— Достоевского? — опешив, переспросил князь.
— Да, вашего célèbre écrivain. Знаете ли, что он отчасти предвосхитил нашу мысль? Не шутя! Даже рецепт вечности дал. В общих чертах, без разработки деталей, разумеется. Помните того странного субъекта, который говорит, что человек, заявивший «великое своеволие», тотчас же станет богом, человекобогом в антитез Богочеловека. Это гениально у него.
— Самоубийство?!.. — вдруг с ужасом вспомнив Кириллова, догадался князь.
— Непременно, — торжествуя, вскричал библиотекарь. — Но без боли, заметьте, без малейшего неприятного ощущения. Несколько капель снотворного, как высшая степень непокорства! А затем… затем сейчас же, немедленно зондом вводится в сердце один необычайно сильный возбудитель. Оба реагента — им самим синтезированные сложнейшие составы. — Я видел формулы. Реакция мгновенна. Сердце тотчас же начинает снова функционировать. Фантастический человекобог Достоевского становится реальностью. Он уже не тварь. Он швырнул Богу дарованную Им временную жизнь и, взамен ее, вырвал вечность. Не для себя только, но для всех. Остальным, чтобы к ней приобщиться, не нужно проявлять великого своеволия. Дальше все пойдет естественным, так сказать, физиологическим путем. Мы просто-напросто будем прививать им бессмертие, как оспу. Согласятся, будьте покойны. Соглашаются же сейчас на вытравление душ, которое мы ведем в грандиозных размерах. Еще с какой радостью соглашаются-то! Кому же весело страдать? Им наслаждаться хочется. Кроме того, иметь душу скоро просто неприличным станет: вышло из моды. Это как с отростком слепой кишки: прежде необходимым считали, потом догадались, что атавистический орган и что вырезать надо. Но начать, быть первым — это другое! На это «вытравленные» не пойдут. Здесь человекобог нужен. Они, остальные, будут приобщаться новой вечности его кровью. Кровью того, кто «смертию смерть победил». Все — как там. Все совершенная копия. Только там, у Него — мечта. У нас — реальность.
Библиотекарь, шепча скороговоркой, наклонился к самому уху князя. Тот чувствовал у себя на щеке его отвратительное зловонное дыхание. Это походило на чудовищный кошмар. Князь не мог произнести ни слова, не мог пошевелиться. Парализованный во всех членах, он в то же время сознавал, что находится во власти чьей-то посторонней злой воли.
Вдруг — мгновенно, совсем как в кошмаре — он почувствовал себя свободным. Вскочил и бросился бежать. Не отбежав и десяти шагов, оглянулся, не бежит ли библиотекарь за ним. Скамейка была пуста. Кругом ни души. Темно и тихо. В каком-то давящем страхе князь опять почти бегом пустился домой.