Мы со штурманом сидели за столом и обсуждали наш дальнейший план. Вдруг раздался голос помощника: «Командира в рубку!». Я стремглав кинулся в свой отсек, вбежал в центральный пост и одним прыжком оказался в рубке. Перископ был уже поднят.
Помощник радостно доложил: «Транспорт!.. С огнями!..»
Я прильнул к перископу и отдал приказание готовить аппараты к выстрелу. Было уже темно, но ровный, высокий заснеженный берег противника являлся хорошим фоном для транспорта, который «вынырнул» из-за мыса, неся на себе все отличительные огни. Одновременно с тем, как в поле зрения появился противник, опустив перископ и отдав приказание на руль, я быстро рассчитал боевой курс.
«Противник обнаружен на небольшой дистанции… Потеря каждой лишней секунды может привести к неудаче», — думал я, нетерпеливо ожидая, когда рулевой положит лодку на указанный курс. Заметив, что лодка неустойчиво держит диферент из-за того, что люди разбегались по боевым постам, я приказал прекратить движение в лодке и объявил, что атаковать будем силами одной вахты. Из отсека доложили, — аппарат заело — не открывается передняя крышка. Я приказал быстро ликвидировать задержку. Снова поднят перископ. Внешняя обстановка меня несколько успокоила: транспорт оказался танкером среднего водоизмещения и, как ни в чем не бывало, шел прежним курсом.
Убедившись, что в запасе еще есть время, предложил помощнику посмотреть на цель.
— Какой нахал, идет при полной иллюминации. Дадим ему перцу, товарищ командир, чтобы научился ходить, как положено в военное время, — проговорил Щекин и отошел от перископа.
Пока наблюдал Щекин, пеленг изменился только на пять градусов, и мы, боясь обнаружить себя, опустили перископ. Получив все доклады, я снова поднял перископ и, убедившись, что все идет нормально, передал:
— Аппарат!
Как многократное эхо пронеслась эта команда. Каждый, находившийся в центральном посту, считал своим долгом повторять эти команды.
— Пли! — снова крикнул я, и торпеда с ревом выскользнула из аппарата.
«След нормальный», — радостно подумал я, когда увидел в поле зрения перископа белую тонкую струю, рассекающую темную штилевую поверхность моря.
— Погружаться на глубину.
Все обошлось хорошо. Лодка погружалась. Теперь все с замиранием сердца ждали взрыва. Глядя на часы, я отсчитывал секунды, и течение их казалось вечностью. Стрелка секундомера заканчивала круг, проходила минута, а взрыва еще не слышно.
«Вот проклятие, — подумал я, — неужели промазали?.» — и от одной этой мысли по телу прошел озноб. Но торпеда, оказывается, еще шла, и взрыв ее был услышан только на десятой секунде второй минуты. Мы со Щекиным чуть не подпрыгнули от радости и тут же решили всплывать под перископ. Просчет во времени объяснялся просто: дистанция оказалась несколько больше той, которую можно было определить в темноте, на глаз. Однако ошибка в дистанции не могла повлиять на точность выстрела, так как все остальные элементы стрельбы были рассчитаны правильно. Через полторы минуты, тщательно просмотрев горизонт в направлении атаки и не обнаружив танкера, я уступил место Щекину. Он долго и старательно смотрел в перископ, но, кроме ровною, далеко тянувшегося и резко выделяющегося снежной белизной берега, тоже ничего не увидел.