| Мы вместе занимались живописью, читали вслух, или же я, как во сне, слушал внезапную бурную исповедь его гитары. |
| And thus, as a closer and still closer intimacy admitted me more unreservedly into the recesses of his spirit, the more bitterly did I perceive the futility of all attempt at cheering a mind from which darkness, as if an inherent positive quality, poured forth upon all objects of the moral and physical universe in one unceasing radiation of gloom. | Близость наша становилась все тесней, все свободнее допускал он меня в сокровенные тайники своей души - и все с большей горечью понимал я, сколь напрасны всякие попытки развеселить это сердце, словно наделенное врожденным даром изливать на окружающий мир, как материальный, так и духовный, поток беспросветной скорби. |
| I shall ever bear about me a memory of the many solemn hours I thus spent alone with the master of the House of Usher. | Навсегда останутся в моей памяти многие и многие сумрачные часы, что провел я наедине с владельцем дома Ашеров. |
| Yet I should fail in any attempt to convey an idea of the exact character of the studies, or of the occupations, in which he involved me, or led me the way. | Однако напрасно было бы пытаться описать подробней занятия и раздумья, в которые я погружался, следуя за ним. |
| An excited and highly distempered ideality threw a sulphureous lustre over all. | Все озарено было потусторонним отблеском какой-то страстной, безудержной отрешенности от всего земного. |
| His long improvised dirges will ring forever in my ears. | Всегда будут отдаваться у меня в ушах долгие погребальные песни, что импровизировал Родерик Ашер. |
| Among other things, I hold painfully in mind a certain singular perversion and amplification of the wild air of the last waltz of Von Weber. | Среди многого другого мучительно врезалось мне в память, как странно исказил и подчеркнул он бурный мотив последнего вальса Вебера. |
| From the paintings over which his elaborate fancy brooded, and which grew, touch by touch, into vagueness at which I shuddered the more thrillingly, because I shuddered knowing not why-from these paintings (vivid as their images now are before me) I would in vain endeavor to educe more than a small portion which should lie within the compass of merely written words. | Полотна, рожденные изысканной и сумрачной его фантазией, с каждым прикосновением кисти становились все непонятней, от их загадочности меня пробирала дрожь волнения, тем более глубокого, что я и сам не понимал, откуда оно; полотна эти и сейчас живо стоят у меня перед глазами, но напрасно я старался бы хоть в какой-то мере их пересказать - слова здесь бессильны. |