Мой друг работает в милиции (Раевский, Суслов) - страница 3

Мы уже забыли о Яшке и его необыкновенной ракетке, как вдруг от коляски с двойняшками раздался истошный Сенькин крик:

— Теть Зина! Мне надо идти!

И Сенька кубарем выкатился из сирени, выдохнув:

— Яшка идет!

Мы обернулись. По двору шел Яшка — и не один. С ним рядом неторопливо шагал дядя Вадя, его отец.

Они были похожи и не похожи: оба невысокого роста, какие-то квадратные. Волосы у обоих были почти белые, только у дяди Вади они курчавились, а у Яшки походили на пух. Зато носы совершенно разные: у дяди Вади — прямой, а у Яшки — маленький, зажатый щеками, как кнопочка. Дядя Вадя смотрел немного свысока, а Яшка словно был чем-то недоволен.

Одеты они были смешно: в короткие штанишки желтого и голубого цвета и кофты; дядя Вадя — в бежевую с коричневыми и зелеными пирамидами и сфинксами, а Яшка — в пестренькую. На ногах у них были сандалии: переливающиеся, словно перламутровые пуговицы, — на дяде Ваде, и черные лакированные на каблучках, как у девчонки, — на Яшке.

Это было потешно, но мы смотрели не на Яшку и не на его отца, а на то, что Яшкин отец держал в руке: желтый кожаный чехол с золотой «молнией», в котором, мы знали, была ракетка.

Они подошли, и дядя Вадя не торопясь начал расстегивать «молнию». Показалось полированное дерево, затем что-то красное, полумесяцем. Этот полумесяц стал шириться, и наконец — вся огненно-алая, в маленьких ровных шашечках насечки, с мягкой розовой прокладкой губки у основы — она вышла из чехла, как из раковины, — невиданное чудо.

Она была так красива и казалась такой легкой и удобной, что я позабыл о том, что за человек Яшка, взял ракетку в руки и даже взмахнул ею, пробуя удар. Тут же дядя Вадя по-хозяйски отобрал ее у меня, назидательно добавив:

— Хватит, хватит, не казенная! — А затем оглядел нас: — Ну, кто тут чемпион?

Обиженный на него за жадность, которую мы с Димкой не прощали и Яшке, я понимал, что мне не надо вставать к столу. Но надежда хоть на один сет заполучить замечательную ракетку была так сильна, что, взяв свою старую, кособокую, с потершейся резинкой деревяшку, я вышел к сетке. Ребята устроились на скамейке под акацией — «болеть».

Больше всех шумел в ожидании партии Сенька. Когда дядя Вадя замахивался для удара, Сенька ахал и хватался за голову, а при моей удачной защите кричал: «Ура!» — и мчался за укатившимся шариком. Я ждал того хитрого закрученного удара, о котором говорил Яшка, но дядя Вадя, очевидно, приберегал его для игры. Наконец он положил шарик на раскрытой ладони, что означало начало партии, и спросил:

— По нулям?