Потянувшись за бутылкой, Маргрет промахнулась и неожиданно почувствовала, что ее рука оказалась на шее мужчины. Вскрикнув от этой своей неловкости, герцогиня тотчас же отдернула ее, но было поздно: рука Дюваля прошлась по стану, по груди и, молнией проплутав в шейных завитках волос, отошла вместе с потрясшим все судно раскатом грома.
– Там, слева от вас, ремень. Пристегнитесь к лежанке, иначе вас вышвырнет из нее, – проговорил он, по-джентльменски понимая, что и так злоупотребил своим правом.
И был немало удивлен, выяснив для себя что Маргрет слишком уже спокойно отреагировала на его рукоблудие. Если он и мог чем-то объяснить такую сдержанность герцогини, то лишь ее страхом и растерянностью перед лицом стихии.
– Я еще наведаюсь, – несмело предложил старший штурман. – Если, конечно, вы не против.
– Мы с Бастианной всегда рады видеть вас в наших апартаментах.
Старший штурман ушел, и в каюте воцарилось тягостное молчание, нарушаемое лишь негромким постаныванием гувернантки, уверявшей, что так укачиваться она не способна. Очевидно, это ее подводит сердце.
– Придется позвать лекаря, – молвила герцогиня, вспомнив тщедушного, желтушного вида господина, представившегося корабельным врачом. Уже тогда он был основательно пьян. А сейчас, очевидно, подлечивался ромом.
– А что он может, этот лекарь? Лучше взять каюту на защелку, – ответила Бастианна, явно взбодрившись после визита Дюваля. – Иначе, советуя и сочувствуя, здесь побывает половина команды.
– Лучше бы побывал один.
– Он и побывает.
– Я не о штурмане.
– Ах, вы все еще о своем шевалье, герцогиня? Или сразу же забудьте, или же тихонько молитесь, чтобы когда-нибудь, через несколько лет, его корабль прибило к тем же берегам, к которым, будем надеяться, прибьет и наш. А пока что приучайте себя к мужчинам, стараясь… не приучать их к себе.
– Странные советы вы начали давать, гувернантка.
– Приучаю себя к тому, что давать их приходится некстати повзрослевшему ребенку.
А ветер все усиливался и усиливался. Голоса и топот ног, под который еще недавно содрогалась палуба, утонули в реве океана; гигантские волны пытались сокрушить борт, проламывали стенку каюты, накатывались на палубу и надстройку «Короля Франциска» с такой неотвратимостью, что, казалось, нет и не могло быть силы, способной противостоять этому натиску.
– Теперь я понимаю, каким был Ноев ковчег, – проговорила Маргрет, пристегиваясь ремнем к лежаку, – и как чувствовали себя спасенные на нем «твари по паре».
– Вот только они на ковчеге своем спасались. Нас же посадили на этот корабль, чтобы погубить, – словно сквозь неуемную зубную боль, простонала корсиканка.