Я знал Ридженси не очень хорошо. Впрочем, загляни он ко мне домой в старые времена, мне показалось бы, что он не представляет для меня никакой тайны. Он был достаточно крупен, чтобы играть в профессиональный футбол, да и глаза его блестели, как у заядлого спортсмена: в его натуре смешались Бог, боевой дух и тяга к нанесению увечий. Ридженси был похож на атлета-христианина, который терпеть не может проигрывать.
Я описываю Ридженси так подробно, потому что, честно говоря, не мог его раскусить. Как я не всегда приветствовал наступивший день, так и он не всегда отвечал своему имиджу. Дальше я дополню его портрет еще кое-какими деталями.
Теперь же он с военной четкостью отодвинул свой стул строго назад и вышел из-за стола, чтобы подтолкнуть другой стул ко мне. Потом задумчиво уставился мне в глаза. Точно генерал. Он выглядел бы полным долбаком, если бы на каком-то этапе его карьеры в него не вживили идею, что сочувствие тоже должно входить в арсенал действующего полицейского. К примеру, первым, что он сказал, было:
– Как там Пэтти Ларейн? Слышали о ней что-нибудь?
– Нет, – ответил я. Разумеется, одним этим маленьким вопросцем он сразу лишил меня такой, казалось бы, надежной журналистской установки.
– Не будем развивать, – сказал он, – но я, ей-богу, видел ее вчера вечером.
– Где?
– В Уэст-Энде. Рядом с волноломом. Это было недалеко от «Вдовьей дорожки».
– Любопытно узнать, что она снова в городе, – сказал я. – Но я об этом понятия не имел. – Я закурил сигарету. Мой пульс пошел галопом.
– Я только и разглядел, что блондинка. Далеко был – ярдов за триста, наверное. Может, и ошибся. – Но сам он явно в эту возможность не верил.
Затем он достал сигару и раскурил ее картинно, как старый ковбой в телерекламе.
– Ваша жена, – сказал он, – очень эффектная женщина.
– Спасибо.
Мы с Ридженси познакомились в августе нынешнего года, на одной из вечеринок-со-встречей-рассвета-в-воде, которые мы устраивали ежедневно в течение целой недели (мистер Черняшка тогда уже разнюхивал обстановку). Поводом послужила жалоба на шум. Элвин явился лично. Я убежден, что он слышал о наших вечеринках и раньше.
Пэтти очаровала его в момент. Она объявила всем – пьяным, обкуренным, мужским и женским моделям, полуголым и преждевременно нацепившим маскарадные костюмы в стиле Дня всех святых, – что выключает музыку в честь шефа Ридженси. Потом стала прохаживаться насчет чувства долга, которое не позволяет ему взять стакан. «Элвин Лютер Ридженси, – сказала она. – Блеск, а не имя. Надо быть его достойным, дядя».
Он засиял, как награжденный медалью за доблесть, на щеке которого запечатлела памятный поцелуй Элизабет Тейлор.