— Вот я и считаю, — покручивая на пальце серебряное кольцо, говорил Голый, — перевоспитался сам — помоги другому. Вот его, лопоухого малолетку, теперь, так сказать, держу у себя на поруке, чтобы молчать научился. Видел, не видел — сперва подумай, а потом говори. Лучше год думай, два думай, чтобы потом десять, где следует, не думать. Это уж как политграмота. А Симохин стрелял или нет — нам неизвестно. Тут могут быть соображения высшего порядка. А может, ему про девушку молчать надо? Не допускаете?
— А почему молчать?
— А он с ней у нас в шалашике время проводил, — хихикнул Цапля. — У нас договор был. Мы на субботу и воскресенье — в Темрюк, а он с ней — в шалашик. Ага? — Он засмеялся, но тут же осекся.
А ведь и мне Кама в Ордынке кричала, что тут шалашик один есть…
— Скажите, — быстро спросил я. — А в ту ночь, когда убили Назарова, он тоже у вас в шалаше был?
— Ну были они, — нехотя кивнул Голый.
— А подтвердить, если нужно, вы это сможете? Почему вы следователю не сказали? Вы подтвердить это можете?
— Нет, — покачал он головой, — Симохину потребуется, он сам скажет. А ему, может, лучше за нее отсидеть, чем моральное пятно на нее. Нам это неизвестно. Тут дело мужской совести. Джентельмен с рыбоприемного пункта Ордынка.
— Ну а если он сам это скажет, тогда вы подтвердите? — крикнул я ему.
— Если сам, тогда мы — пожалуйста, — ответил он лениво.
— Ага, ага, — закивал Цапля.
Я смотрел на кривую улыбку Цапли, а в памяти у меня возникла жуткая фраза Бугровского: «А мог Симохин зайти в пустой шалаш, взять ружье, произвести выстрел и положить ружье на место?» И что после этого могли значить показания Прохора, Камы, этих косарей?.. А может быть, и Бугровский знал про эту любовь?
Было, оказывается, уже почти одиннадцать, когда мы застрекотали по Кубани. Я подал руку Цапле, потом Голому, поднялся на дорогу и остановил первую попавшуюся машину.
В больнице дежурил тот самый врач, который показывал мне историю болезни Дмитрия Степановича.
В одиннадцать мне уже заморозили руку, и в операционную в белом халате ворвался Бугровский. По каким-то не очень понятным деталям он показался мне подтянутым, свежим и даже нарядным. Возможно, таким его делал белый халат.
— Дробь? — сразу же спросил он. — И всего-то на полтора суток в командировку уехал, и вот тебе на…
— Есть, есть. А как же, а как же, здесь есть дробь, — ответил хирург.
— Вот именно вас-то мне только и не хватало, Виктор Сергеевич, — выпалил Бугровский и захлопнул за собой дверь.
Через полчаса я вышел из операционной и увидел, что Бугровский стоит у окна, ожидая меня.