— Мищенко, твою мать, у тебя всегда все не так. Давай в дрейф, готовь плавсредства.
Флагман-крейсер «Фрунзе» сбросил скорость. Шмидов построил боцкоманду.
— Желающие на баркас для транспортировки больного на крейсер есть?
Матросы, многие с серыми лицами от постоянной тошноты, помалкивали. И тут подал голос тот самый списанный курсант Шалугин:
— Я готов, товарищ мичман!
За ним последовали и другие, и команда была сформирована. На руль сел сам Исаич. Транспортировать больного на другой корабль в такую погоду в те времена представляло большую сложность. Никаких специальных приспособлений не было. Больного с острым аппендицитом полагалось переправлять лежа на носилках Штилле. При этом названии я до сих пор вздрагиваю. Чтобы читатель понял почему — объясняю: несколько укороченные, по сравнению с обычными, цельнометаллические носилки, к которым больной пристегивался крест-накрест крепкими ремнями. Только так можно извлекать раненых и больных из шахт котельных и машинных отделений. Вытягивали в вертикальном положении, при этом каждый раз сжималось сердце — вдруг не удержат. А при передаче больного в море с корабля на плавсредства, а затем вновь на корабль, да в плохую погоду, когда все качается и уходит из-под ног — процедура и вовсе опасная. Руки-то больного пристегнуты, ими не воспользуешься. Плюх в воду — и кранты. Крейсер развернулся так, чтобы принять ветер и волну своим левым бортом и защитить нас, и облегчить эвакуацию. И действительно, волнение стало значительно меньше. Спустили плавсредство на воду и под острые словечки боцмана, не без трудностей, но, главное, аккуратно, спустили матроса на баркас, который немедленно пошел к крейсеру.
Я с нетерпением ждал возвращения его на корабль. И вот, закрепленный на талях, он медленно оторвался от воды и с небольшими рывками полез вверх. Вот его борта уже на уровне палубы, но тут предательская волна так ударила в борт, что корабль резко повело вправо, баркас с силой швырнуло о борт, послышался крик и, когда его втащили и установили на шлюп-балки, возбужденные проделанной опасной работой команда баркаса высыпала на палубу. И тут я увидел бледного Шалугина, поддерживающего окровавленную правую кисть. Фаланга указательного пальца правой кисти была разбита, из рваной раны сочилась кровь. Оказалось, что в тот проклятый момент, когда нас неожиданно повалило вправо, Шалугин пытался оттолкнуть борт баркаса от корабля, и руку ему чуть не раздавило, лишь в самый последний момент он успел выхватить ее, но палец все же покалечило. В медпункте, вновь на качке, так как эскадра набрала ход. Я пытался ему зашить рваную рану и иммобилизировать кисть. Кстати, через несколько дней пришло указание о списании Шалугина с корабля и возвращении его в училище. Последствия своей работы в тот раз я осознал ровно через восемнадцать лет, когда уже был назначен в Москву и был начальником отделения Центральной поликлиники ВМФ.