Первое, у самых ворот, было предназначено старому другу и товарищу капитана Джону Барнэби, остальные постепенно были проданы тем, кто по необходимости или по доброй воле хотел жить практически вне мира. Само селение состояло из живописных, но обветшалых коттеджей, кузницы и расположенных в одном здании почты и кондитерской. До ближайшего города Экземптона было шесть миль, и на крутом спуске пришлось установить столь часто встречающийся на дорогах Дартмура знак: «Водитель, будь осторожен, сбавь скорость!»
Капитан Тревильян, как уже упоминалось, был человеком с достатком. Несмотря на это или, может быть, именно из-за этого, он чрезвычайно любил деньги. В конце октября агент по найму и продаже недвижимости в Экземптоне письменно запросил его, не хочет ли он сдать Ситтафорд-хаус: есть желающие снять дом на зиму.
Сначала капитан решил было отказать, но, поразмыслив, затребовал более подробную информацию. Оказалось, домом интересуется некая миссис Уиллет, вдова, с дочерью. Они недавно приехали из Южной Африки, и им был нужен на зиму дом в Дартмуре.
– Черт бы их всех подрал, женщина, должно быть, не в себе! – сказал капитан Тревильян. – Ну, Барнэби, ты-то что думаешь?
Барнэби думал то же самое и выразился на этот счет с таким же чувством, как и его друг.
– Ты же все равно не собираешься сдавать, – сказал он. – Пусть эта дура отправляется куда-нибудь в другое место, если ей охота померзнуть. И это после Южной-то Африки!
Но тут в капитане Тревильяне заговорила любовь к деньгам. И шанса из ста не представляется сдать дом посреди зимы. Он поинтересовался, сколько будут платить.
Предложение платить двенадцать гиней[3] в неделю решило дело. Капитан Тревильян поехал в Экземптон, снял там маленький дом на окраине за две гинеи в неделю и передал Ситтафорд-хаус миссис Уиллет, затребовав вперед половину арендной платы.
– Дуракам закон не писан, – пробормотал он.
Однако Барнэби, взглянув сегодня украдкой на миссис Уиллет, подумал, что она не похожа на дуру. Эта высокая женщина с довольно несуразными манерами, судя по лицу, была скорее хитра, чем глупа. Она, по-видимому, любила наряжаться и говорила с колониальным акцентом. Казалось, она совершенно удовлетворена сделкой. Несомненно, дела ее обстояли благополучно, и от этого, как не раз отметил Барнэби, сделка казалась еще более странной. Она не относилась к тем женщинам, которые бы с радостью заплатили за уединение.
Как соседка она оказалась на удивление приветлива. Приглашения посетить Ситтафорд-хаус раздавались направо и налево. Капитану Тревильяну постоянно говорилось: «Считайте, что мы и не снимали у вас дома». Однако Тревильян слыл женоненавистником. Поговаривали, что в юные годы он был отвергнут. Он упорно не отвечал на приглашения.