— Почему я вышла за Олега, хотя видела, что он сильно пьет? — размышляла молодая жена. — С ним было интересно… На съемочной площадке он бывал весел, он шутил, он был очень остроумен, он был балагуром, очень чувствовал язык и удивительные какие-то выдумывал штуки… Когда моего деда не стало, я думала, что таких людей больше нет. И вдруг в Олеге я открыла похожие черты… Вот точно так же дед раскланивался с женщинами. Так ходил. Так извинялся. Так шутил и каламбурил.
Она чувствовала себя счастливой, говорила: «Когда в моей жизни появился Олег, у меня возник смысл существования в своем доме. Он был первым, кто понял, оценил и принял мою домашность. Более того, он стал ее культивировать. Когда она сообщила другу семьи Шкловскому, что Даль приехал верхом на пылесосе, тот поразился: «Далик принес в дом пылесос?! Лизочка, поздравляю: это верный признак оседлости мужчины».
Так постепенно у них строился дом, в котором всегда было очень чисто и очень вкусно.
Но через три года все-таки она приняла решение расстаться с Олегом. Потому что все шло именно так, как в старой песне любимого Володи Высоцкого:
За пьянками-гулянками,
за банками-полбанками,
за спорами, за ссорами, раздорами…
Лиза говорила: «Он пил по-страшному просто, это было трудно… В таком состоянии его грабили, избивали, забирали в вытрезвитель. А дома он превращался в зверя: сколько раз я спасалась от него бегством!..»
Олег сам осознавал свою вину и изливал душу на бумаге: «День самосуда. Жрал грязь, и еще жрал грязь. Сам этого хотел. Подонки, которых в обычном состоянии презираю и не принимаю, окружали меня и скалили свои отвратительные рожи… Они меня сожрут, если я, стиснув зубы и собрав все оставшиеся силы, не отброшу самого себя к стенке, которую мне надо пробить и выскочить на ту сторону…»
Как-то во время встречи со зрителями в конце приснопамятного 1980 года Далю пришла записка с вопросом: «Олег Иванович, а у вас есть друзья? Кто они?». Олег, подумав секунду-другую, ответил: «Друзей у меня нет. То есть они у меня были — Влад Дворжецкий, Володя Высоцкий…» И мрачно добавил: «Я чувствую — они меня ждут…»
Говорят, подлинный талант всегда одинок. Но ответственность за его гибель не может быть возложена только на него одного. Где, как не рядом, должны быть его современники?
— Я не знал близких друзей Даля, — говорил режиссер Владимир Мотыль. — Были ли они у него? Творческой личности необходимы единомышленники, друзья, уважающие талант, способные разделить радость и горе. Но иногда я встречал Олега в окружении каких-то людей, в которых даже с большой натяжкой нельзя было предположить единомышленников. Уже после его гибели рассказывали мне, как зазывали они Олега на очередную попойку: «От гения отскакивает, — горячо убеждали самоуверенные спутники. — Тебе все можно. Подумаешь, съемка… Сыграешь ты этому… — дальше к фамилии режиссера добавлялся уничижительный эпитет. — Ничего страшного, схавает…» Если бы кто-то заставил этих «артистов» признаться, почему они не уберегли товарища, мы узнали бы, что ненависть к истинному таланту, как результат зависти посредственности, двигала поступками множества «сальери», окружавших угрюмого Даля.