Да что ж это такое?! Назло хочется напиться.
– А можно я немного в зале посижу?
– Сиди. Только вон в тени. Михайлов не любит, когда на репетиции посторонние.
Михайлов – это главный режиссер. Фигура в театральном мире известная. Харламов, Михайлов… А Петрова у них нет? Наркологический кабинет и хоккейный клуб под одной крышей.
Я ушел в тень, на задний ряд под балкон. На сцене репетировали завтрашний спектакль про Ленина. Актеры играли без грима и без костюмов, поэтому только по репликам и нарочитой картавости можно было догадаться, кто из них Владимир Ильич. Правда, актер походил на вождя мирового пролетариата, как я на Людмилу Зыкину. Зато он народный или заслуженный. Обычный актер, даже похожий, но без регалий, воплотить светлый образ основателя государства просто не имел права.
– Нет, Феликс Эдмундович! Ни одна революция не обходится без насилия! И всегда будут жертвы! Но насилие насилию рознь! Если человек даже буржуазных взглядов принимает революцию и не участвует в контрреволюционной деятельности, какой смысл проливать кровь?
Артист, игравший Дзержинского, тоже был народным и внешне тоже мало походил на главного чекиста.
– Владимир Ильич, я не говорю о кровопролитии. Борьба с контрреволюцией подразумевает не только насилие, но и идеологию. Взять тех же беспризорных детей. Если мы сможем помочь им, люди сами потянутся к нам… Вы знаете, сколько сейчас беспризорников? В подвалах, на чердаках! Надо срочно создавать приюты.
Режиссер Михайлов, сидевший во втором ряду, поднял руку.
– Сереженька… Чуть поубедительнее! Это же спор, а не обсуждение новостей. И упор на слове «дети»!
Странно. У них завтра спектакль, а они не знают, как играть. К слову сказать, репетиция проходила на фоне каких-то шекспировских декораций, поэтому смотрелась забавно.
– Игорь Петрович, я же просто повторяю текст, – возразил Дзержинский, – завтра я произнесу его, как вы пожелаете.
– Не надо делать мне одолжений. Вы на сцене, а не в гримерке. Здесь нельзя просто читать текст. Давайте еще раз…
Повторить реплику Феликс Эдмундович не успел. Вмешался мой нос. Видимо, пыль из кресел не выбивалась в принципе. Зато акустика в зале прекрасная. Чих напомнил раскат грома.
– Стоп, стоп… Виктор Степанович, почему посторонние в зале?!
Помреж, словно на пружине, подскочил с кресла.
– Это не посторонний. Это новый монтировщик, – едва слышно пояснил он.
– Мы закончим через двадцать минут… Неужели нельзя подождать за кулисами? Молодой человек, будьте любезны.
Вот что значит – театр. Молодой человек, будьте любезны… В нашей жилконторе при подобных обстоятельствах по-простому послали бы на три буквы, да еще затрещину бы отвесили.