Спустя всего две недели жизнерадостный араб Сулейман Мехди уже стоял перед Эдиком в стенах Российского музея.
— Неужели… — в зобу от радости, как говорится, у араба дыханье сперло.
— Ужели, ужели… — ворчливо сказал Эдик. — Но пока не готова. В работе, процесс идет. Желаете осмотреть?
Араб закивал головой, и будь на ней феска, то непременно бы свалилась. Эдик привел его в мастерские.
— Так где настоящая? — спросил араб, вертя головой от одной «Боярыни» к другой.
— Вот эта, — показал Эдик. — Или…та. Подождите, я уточню.
При таком освещении, когда картины освещены скорее участками, он и сам потерял уверенность. Два реставратора, Сеня и Саня, уже «принявшие» по случаю окончания рабочего дня, дружно зачесали в затылке — в работе не одна «боярыня», целый конвейер, а человек, ею непосредственно занимавшийся, уже ушел. Все же Саня вспомнил. И показал уверенно:
— Вот эта. — Подумав, так же уверенно передумал. — Или та.
Араб заволновался. Он потерял уверенность. Заволновался и Эдик — за компанию с арабским другом. Пришлось тащить картины обратно в другую мастерскую, нашпигованную видеокамерами и компьютерами и их причиндалами в виде сканеров, принтеров и прочего, хотя свои секреты Эдик старался не выдавать. Оригинал, как он знал, был отсканирован видеокамерой по квадратам. При увеличении в сто раз количество цветных точек на мониторе возрастает настолько, что при сравнении двух квадратов становится понятным, что они все-таки различаются. Кое-где, это неизбежно…как не старайся копировщик. Остается сравнить с записью первоначальной цифровой видеосъемки — так и сделали, Эдик хотел убедить араба. Разобравшись, наконец, где оригинал, араб уже не отходил от картины, заверяя Эдика, что ее непременно нужно забрать именно сейчас, и неделю ждать ради простой уверенности, что краски на копии «схватились» как надо, вовсе бессмысленно. Схватятся, он Эдику верит. Поколебавшись, Эдик кивнул, и Сеня-Саня мигом отодрали картину от подрамника и принялись скатывать холст в трубу. Араб упаковал его в десять слоев водонепроницаемой пленки, и получил в обмен на пластиковую карточку документ от Эдика, что картина «Боярыня Морозова» простая копия, ценности не представляет, для вывоза через таможню. И со вздохом сказал, что документ следует заверить лично, в таком-то кабинете, в здании министерства культуры. Они заверят, обязательно — но только по предъявлении квитанции о пожертвовании на российскую культуру десяти миллионов долларов. Что делать, культура действительно хиреет, вытесняясь американской и прочей ненашенской, и вот новое правило, хотя вроде о таком не договаривались. Араб выслушал с затуманенными глазами и кивнул. Он мог пожертвовать и пятьдесят. Российская культура его явно приводила в восторг. И восторг этот перерос просто в молитвенный экстаз, когда Эдик вручил ему три старинных на вид, зеленых от древности, наглухо запечатанных воском медных тубуса.