– И Мэтью Брэди. – Ева подошла к компьютеру. – Еще один фотограф. Три из четверых. Никаких адресов, никаких родственников. Но что скрывается за дверью номер четыре?
У нее загорелись глаза.
– А вот и победитель! Не Луи, а Анри Жавер. Фотограф, известность которому принесли главным образом портреты мертвых. Работал в начале века в Париже. Хотя это направление, получившее название «Портреты теней», быстро вышло из моды, но снимки Жавера до сих пор считаются лучшими образцами этого жанра. Его работы можно видеть в Лувре, Лондонском музее фотографии и Международном центре фотографии в Нью-Йорке.
– Макнаб, найди мне о Жавере все, что можешь.
– Уже ищу.
– Пибоди, Луи или Льюисов в наших списках около двух дюжин. Проверь их. Ну, детки, – хищно улыбнувшись, сказала Ева, – похоже, мы взяли его след.
Она работала, пока не воспалились глаза. Работала, хотя давно отправила Пибоди и Макнаба в постель. Пусть делают там все, что хотят…
Когда у нее затуманилось не только в глазах, но и в мозгу, она разложила кресло и подремала несколько часов. Еще одна одинокая ночь в огромной кровати была ей уже не по силам.
Но она напрасно старалась довести себя до изнурения: сны все же настигли Еву, схватили ледяными пальцами, и начались кошмары.
Комната была знакомой. Пугающе знакомой. Той самой страшной комнатой в Далласе, где воздух обжигал холодом и казался грязно-красным. Ева знала, что это сон, и пыталась вырваться из него. И все же она ощущала запах крови. Запах крови, сочившейся из трупа и капавшей на пол с ножа, который она сжимала в руках.
Ощущала запах смерти. То, что она сделала, на что решилась, чтобы спасти себя, навеки запечатлелось в ее сознании.
Рука болела отчаянно. Рука ребенка во сне и рука женщины, оказавшейся в плену этого сна. Сломанную кость жгло огнем, рука онемела от плеча до кончиков пальцев, с которых капала кровь.
Нужно было избавиться от наваждения. Сделать то, что она сделала тогда. Смыть кровь и смерть холодной водой.
Она двигалась медленно, как старуха, морщась от острой боли между ног и пытаясь не думать о причине этой боли.
Вода и кровь пахли железом, но откуда ей было это знать? Тогда ей было всего восемь.
Он снова избил ее. Вернулся домой не настолько пьяный, чтобы оставить ее в покое. Поэтому он снова избил ее, снова изнасиловал, снова сломал руку. Но на этот раз она остановила его.
Его остановил нож.
Теперь она могла уйти. Уйти из этой комнаты, от этого холода и от него.
– Ты никогда не уйдешь и сама знаешь это.
Она подняла глаза. Над раковиной висело зеркало. Она видела в нем свое лицо – худое, бледное, с глазами, потемневшими от потрясения и боли, – и лицо того, кто стоял сзади.