Но Рабле сразу же припомнил, что и в Лувре есть тюремные помещения. В эти каменные мешки сажают политических узников.
– О! – пробормотал он. – Значит, мой случай сложнее дела Доле!
Рабле провели по лестнице, по нескольким коридорам, и наконец, он остановился в приемной, заполненной придворными и гвардейцами. Все почтительно расступились, освобождая мэтру проход. Басиньяк, камердинер короля, заметил Рабле и поспешил навстречу.
– Идите, мэтр, идите скорее!
– Э! Что там еще случилось… черт побери!
Басиньяк не ответил и подтолкнул Рабле к кабинету короля. Он оказался перед Франциском I.
Прошлой ночью король вернулся в Лувр. Покинув Маладру, он вернулся в родную пристань никем не замеченный. Привыкший к подобным ночным экспедициям, король устраивал их так, чтобы никто не мог его увидеть: не потому что хотел спасти королевское достоинство… (он считал себя выше такого), а потому что пытался избежать вопросов герцогини д’Этамп, весьма ревнивой и подозрительной.
Итак, кроме интимных конфидентов короля, никто не знал секрета его амурных похождений. Вернувшись, Франциск посмотрел в зеркало и нашел себя очень бледным.
Постепенно он освобождался от суеверного страха…
«Нет, нет! – убеждал он себя. – Я имел дело не с призраком! Она была как никогда живой! А между тем, – содрогнулся король, – она несла в себе смерть!.. Как! Я отравлен! Значит, мой организм уже начал разрушаться, когда она произнесла свою чудовищную угрозу!..»
В Лувре находилось много врачей.
Но Франциск I не доверял ни одному из них.
Какое-то время он возбужденно ходил по кабинету, но в конце концов лег спать и забылся лихорадочным сном.
На рассвете он уже был на ногах и приказал срочно доставить во дворец мэтра Рабле.
«Если кто-то и может меня спасти, – подумал он, – то только он»[41].
– Сир! – объявился Рабле. – Вот я и прибыл по приказу Вашего Величества, хотя и удивлен честью, какую вы мне оказали, тем более что я вовсе не надеялся оказаться здесь…
– А чего же вы ожидали, мэтр?
– Я подумывал, что меня хотят присоединить к Этьену Доле, сир… Я вызываю такую же ненависть, как и мой несчастный друг, сир. Не удивительно, что я поверил: меня ждет такая же участь.
– О какой же это ненависти вы вздумали говорить?
– О ненависти иностранца, раздувающего среди нас ветер смерти. Месье де Лойола, без сомнения, человек почтенный, но чрезмерное усердие заносит его слишком далеко… Сир, не гневайтесь и позвольте мне говорить, потому что вы оказали мне честь, призвав меня… Честь, какой я давно не знавал.
Король почувствовал укор в его словах.