По истечении десяти суток Медведь потребовал воли, но на его сдержанное: «А ну, начальник, открывай калитку, пора сматывать удочки!» — вертухай ничего не ответил, а лишь ухмыльнулся и продержал вора в голоде и холоде на одном хлебе и воде, в нечеловеческих условиях еще неделю.
Когда Медведя стали выводить из карцера, он не скрывал своего возмущения произволом, а потому тут же был определен на новые, еще более суровые испытания карцером. И так в общей сложности продолжалось несколько раз, пока непрерывный карцерный срок Медведя не перевалил за сто двадцать дней — абсолютный рекорд, о котором долго помнили потом заключенные централа, удивляясь, как этот невзрачный с виду, сухощавый, неброский, тщедушный человек мог выдержать все муки, лишения, пытки, издевательства, сохранив себя, свой человеческий облик, достоинство.
Тобольский централ, имевший на своем веку огромный опыт содержания заключенных, славившийся особенно жестоким режимом содержания, умевший сломить волю любого непокорного, на сей раз не смог противопоставить ничего упорству одного человека. Медведь вернулся в общую камеру. Его авторитет в глазах зэков вырос невероятно, а администрация централа, находясь в крайнем раздражении, стала изощренно свирепствовать: запрещался громкий разговор, лежать разрешалось только после отбоя, ночью и по несколько раз в день вертухаи врывались в камеры и учиняли тотальный шмон. Охранники постоянно менялись в коридорах и на этажах, затрудняя таким образом любые контакты с блатарями. Борьба велась и с воровской почтой — единственным каналом связи между заключенными. В карцер стали бросать за самые ничтожные провинности: за накорябанную ногтем надпись на кирпичной стене, за выкрик в окно или шепоток во время прогулки.
Однако такие в общем-то ничтожные невзгоды тюрзака Медведя не задевали. Наоборот, он стал замечать, что они лишь сплачивают зэков между собой. Так, у Медведя в этих условиях появились новые верные товарищи, настоящие крепкие воры, на которых он всегда мог положиться. Конечно, если бы тогда он не встретил столько надежных людей среди законников-сибиряков, он бы, конечно, все равно пошел бы своим путем, которым вела его воровская судьба, да только был бы этот путь куда извилистее и длиннее.
Сблизился он за эти годы и с московскими ворами, среди которых были такие серьезные люди, как Захар, не устававший восхвалять свою родную Марьину Рощу — колыбель чести, мужества и справедливости, Михалыч с Арбата, не раз выручавший Медведя в дальнейшем. А еще Тимофей Веревка, Башмак, Бабай, Горбатый — всех и не перечислишь…