А после, уже спустя многие годы после выхода на волю, н докумекал, что же такое стряслось с Ростиславом Самуйювым, потому что и сам угодил в липкую паутину НКВД и с трудом из нее выбрался — к счастью, живым…
Но это было потом. А пока, значит, сижу я у себя на хате на Стромынке, пью горькую… Вдруг стук в дверь, потом сразу без предупреждения ввалились в коридор человек мять в сапогах да в форме, с винтарями да наганами наперевес — и прямехонько в мою каморку. Я и глазом не успел моргнуть, даже не успел спросить у молодцов, за что да по какому такому праву, — заломили руки за спину и повели. Затолкали меня в какой-то фургон типа хлебного, без окошек, на конной тяге. Я спьяну споткнулся, упал на какую-то вонючую мягкую кучу, которая издала злобный визг — то ли женский, то ли звериный, и фургон покатился, подпрыгивая на дорожных колдобинах.
А через час я уже сидел в камере предварительного заключения в компании галдящих гопников.
Тюрьмы пухли от прирастающего населения тесных камер. Бутырка и Лефортово были забиты под завязку. Чекисты и мусора широкой сетью залавливали «нэпманов» — кооператоров и единоличников, перекупщиков и лавочников, а также воров всех мастей, как будто торопились перевыполнить план к новому, 1930, году. Меня, как и многих других московских воров, повязанных в ходе суровой ноябрьской облавы, отправили в Пресненскую пересыльную тюрьму, перестроенную из старых Казарм инженерного полка.
Это была моя первая ходка за время почти что десятилетней воровской карьеры. За десять лет ни разу не попасться в руки угро — это, надо сказать, случай редкий и почти невероятный, чему многие мои тюремные и лагерные кореша отказывались верить…
Здесь, на пересылке, у меня обнаружилось немало знакомых. Хотя Пресненская и была плотно забита, и в камеру насовали уже сорок пять человек, для меня сразу же нашлось удобное место на нарах в дальнем конце камеры-казармы, где обитали урки.
Только лязгнул засов и скрежетнул ключ в замке, как из многоголосицы камеры раздалось:
— Опа! Еще одни шерстяные подштанники идут…
Но тот, кто это выкрикнул, ошибся. В камеру я вошел первым. Еще полупьяненький, взятый из-за стола тепленьким, но четко понимающий, куда я попал. За мной следом ввалились в камеру несколько мелких воров и жиганов. Встав у порога и оглядевшись, я повернулся к ворам и чинно со всеми поздоровался.
— Будьте здравы, люди. Примите земной поклон с воли, — сказал я, — приютите гостей не званых, но добрых…
— Оба-на! — услышал я вдруг знакомый голос. — Какие люди на верблюде! Так это ж Гришка Медведев! Привет, Медведь! Вали сюда! Мужики, это наш шниферок! Славика подельник! К тому же я Гриню еще с Волги знаю! Здорово, Гришуня!