В Светлозерске я первым делом разыскал сторожа Михеича, правда, теперь уже бывшего. Уволили его вскоре после пожара.
Михеич долго распространялся о душевных качествах директорши, говорил, мол, она — «редкой души человек», «на ней, Леонидовне, все искусство держится», а когда я резонно заметил, что Ольга Леонидовна безвинно уволила его, Михеич вроде рассердился.
— Дак меня ж не за пожар уволили! — Потом вроде спохватился и окрысился: — А чего ты все вынюхиваешь? Из милиции, что ли?
— Меня солидные люди послали, у них свой интерес есть, — ответствовал я, не вдаваясь в подробности, потом добавил: — Люди эти — не милиция, если человек им помогает, они и благодарят щедро, а коли препятствует в делах, могут и наказать.
— Меня благодарить не надо, мне чекушки моей хватает, — отвечал Михеич, — а наказывать не за что.
— Вот что, Михеин, — перешел я к политике кнута и пряника. — Нам известно, что подожгли не пацаны, это во-первых; во-вторых, во время пожара кое-какие вещицы пропали. А нам они нужны. И коли ты ничего не скажешь — смотри сам, болота вокруг глубокие.
— А ты меня не пугай, — огрызнулся Михеич. — Со мной, как с Лехой, не пройдет!
— Пройдет, — уверенно сказал я, не имея понятия ни о Лехе, ни о том, что с ним произошло. И перешел к прянику. — Вот что, Михеич, я тебе уже бутылку выставил, и еще получишь столько, чтоб на месяц хватило, если не угоришь. Выпей пока да подумай.
Михеич допил бутылку, заел хлебцем с огурцом и наконец сдался.
— А, ладно! Дело давнее, уже забытое. Ну по моей вине пожар был, Стасик, по моей. Пришел я на дежурство малость поддавши, внучкины именины справлял. Сидел, сидел, чувствую, мочи нет, засыпаю, полез на чердак, пристроился там поспать, а чтоб лиходеи всякие знали, что сторож на посту, засветил я лампу старую — ну, чтоб в слуховом окне светилась. Лампа оказалась дырявая, керосин вытек — я ее во сне, что ли, ногой толкнул, иначе как бы она опрокинулась? — ну и загорелась. Я от дыма проснулся, что ни говори, а сторож он и есть сторож — чутко сплю. Вижу — горит, выскочил, закричал, народ стал сбегаться. Слава Богу, один лишь угол выгорел да потолок над комнаткой, что рядом с директорской, обвалился. Вот и все дела!