Когда Молли вошла в спальню, я опустил штору и повернулся к ней.
— Фитц! Ты еще не готов?
Я оглядел себя.
— Мне казалось, что готов…
Моя жена щелкнула языком.
— О, Фитц. Это Зимний праздник. Залы украшены зеленью, Пейшенс приготовила торжество, которое, вероятно, продлится дня три. Уже готовятся три приглашенные группы менестрелей, и прибыла половина гостей. Ты должен быть там, приветствовать их у дверей. А ты даже не одет.
Я хотел спросить ее, что не так с моим нарядом, но она уже ворошила груду одежды, расправляя и отбрасывая вещи в сторону. Я ждал.
— Вот, — сказала она, вытаскивая белую льняную рубашку с кружевами по низу рукавов. — И вот этот жакет сверху. Всем известно, что носить зеленое на Зимнем празднике — к удаче. К твоей серебряной цепочке очень подходят эти пуговицы. И брюки. Они давно вышли из моды и немного старят, но по крайней мере, не такие вытянутые, как те, что сейчас на тебе. Я знаю, лучше не просить тебя надеть новые брюки.
— Так я и есть старик. В сорок семь лет, полагаю, я имею право одеваться так, как мне заблагорассудится.
Она насмешливо нахмурилась и положила руки на бедра.
— Ты называешь меня старухой, любезный? Ибо я, как мне помнится, на три года старше тебя.
— Конечно, нет! — торопливо поправился я. Но не смог удержаться и проворчал: — Но я понятия не имею, почему все хотят одеваться как джамелийская знать. Ткань на этих брюках настолько тонкая, что порвется о малейшую колючку, а…
Она посмотрела на меня и сердито фыркнула.
— Да, я сто раз слышала это от тебя. Давай забудем, что сейчас в Ивовом лесу колючек очень мало, ага? Итак. Возьми эти чистые брюки. Те, что на тебе — это безобразие; кажется, ты надевал их вчера, когда возился с лошадью с трещиной на копыте? И надень домашнюю обувь, а не эти изношенные ботинки. Кое-кто надеется на танец с тобой, знаешь ли.
Она выпрямилась. Уступая неизбежности, я уже начал переодеваться. Когда я высунул голову из ворота рубашки, наши глаза встретились. Она дружелюбно улыбалась, и, рассматривая ее корону из остролиста, волны кружев на блузке и украшенное цветной вышивкой платье, я улыбнулся ей в ответ. Ее улыбка стала еще шире, но она шагнула назад.
— Пора, Фитц. Внизу нас ждут гости.
— Они ждали так долго, что могут подождать и еще немного. Наша дочь позаботится о них.
Я сделал шаг. Она отступила к двери и взялась за ручку, покачав головой так, что ее черные локоны затанцевали на лбу и плечах. Она опустила голову, посмотрела на меня сквозь ресницы, и вдруг снова показалась мне девочкой. Девочкой из бурного города Баккип, девочкой, бегущей по песчаному пляжу. А она помнит? Может быть. Она прикусила нижнюю губу, и стало заметно, как слабеет ее решимость. Но все-таки она сказала: