Чамарис сказал:
— Давай, Хустина: мы с тобой против мясного цеха. Мы их расколошматим, вот увидишь.
Хустина на мгновение заколебалась:
— Дело в том, что… — И решительно закончила: — Пошли.
«Здесь больше делать нечего. Двинем дальше». Мороженщик закинул за плечи пробковое ведерко и ушел к волнолому. На реке раздался всплеск — бросили в воду собаку. Потом какие-то люди, целая семья, подняли крик, оттого что собака стала отряхиваться возле них. Все обернулись в ту сторону посмотреть, что там такое. «Не дают вздремнуть после обеда», — бурчал Даниэль. Солнце стояло теперь над правым берегом Харамы. Вдали, над цементным заводом в Викальваро, поднимался дым и узким жгутом тянулся к Мадриду.
В тишине слышно было, как у кого-то заурчало в животе, и кто-то заметил:
— Чьи-то кишки песни запели…
— Мои, — смеясь, признался Себастьян. — Это сардинки поют «Отче наш».
Алисия, приподнявшись на локтях, смотрела в лицо лежавшему на спине Мигелю. Мели глядела на них сквозь темные очки. Мигель, ласкаясь, дул невесте в шею. Мели наблюдала за ними.
— Послушай, Али, хочешь, я тебя причешу? — вдруг спросила она.
— Что? Нет, спасибо, Мели. Сейчас не надо. Потом, попозже, ладно?
— Лучше бы теперь. Пока волосы не совсем высохли. Не то такой копной и останутся, потом не расчешешь…
— Какое там не высохли! Часа два уже как они сухие-пресухие!
— Ну что ж, как хочешь…
Мели отвернулась от них. Подобрала прутик и принялась чертить в пыли: писала какие-то буквы, которые тут же стирала, потом черточки и крестики. Наконец сломала прутик и обернулась к Фернандо. Глаз его она видеть не могла — он прикрыл их от солнца согнутой в локте рукой.
— Ну вот! И этот заснул.
Из громкоговорителей, установленных возле закусочных у плотины, плыл голос диктора.
Мели снова посмотрела на Алисию и Мигеля.
— Хорошо ты отделал рубашку!
— Кто? Я?
— Ну да, кто же еще. Ты ее всю извозил в пыли. Валяетесь где попало!..
— Неважно, — ответил Мигель, пожав плечами. — Все равно я собирался, как вернусь домой, бросить ее в стирку.
Мели ничего не ответила. Легла навзничь, подложив руки под голову.
— Фу, какая пакостная жара!.. — вздохнула она.
Здесь, в тени под деревьями, слепило глаза нестерпимое сияние противоположного берега, залитого солнцем; свет тяжкой глыбой придавил открытое поле, стерев фигурки овец на белесой равнине.
Лусита сказала:
— Ой, как у меня спина сгорела! Не могу даже лечь.
Она оторвалась от земли, села:
— Кто бы мне втер в спину немного крема? — спросила она и посмотрела на Тито.
Тито, лежавший рядом с ней, поднял глаза.
— Тито, может, ты будешь так любезен и окажешь мне эту услугу?