Рысь торопливо прохаживается взад-вперед, будто нервная дама в приемной, едва успевая перед стенкой нырнуть маленькой головкой с кисточками - так и ждешь, что ей вот-вот скажут: "Гражданка, сядьте, пожалуйста!"
Снежный барс - на лице безмерная обида: не надо мяукать, не надо звать меня кошачьим именем: "Барсик, Барсик!" - нечего подлизываться!.. Смотрит мимо, однако явно все сечет.
Волк не столь бескомпромиссен, в своей бесконечной пробежке туда-сюда он легонько косит через плечо, с чего это весь класс вдруг развылся: у-у-у, у-у-у-у... А потом догадываешься: да ведь наверняка же и все так воют - он и любопытствует: неужели и эти такое же дурачье?
Лев в своей войлочной гриве мудр, как Карл Маркс, - и вдруг демонстративно зевает всем в лицо, выставляя на обозрение слюнявый язычище. "Царь зверей, царь зверей", - почтительно шелестит у клетки, а он - вот вам царь зверей, лопайте!
Пожалуй, лишь в террариуме не было ничего человеческого. Хотя нет: медленно струящиеся змеи что-то определенно давали знать - держи, мол, ухо востро, - только не понять, насчет чего это они. Единственным, кто ни на что не намекал, а просто лежал себе да лежал бревном, был аллигатор - бугристый, как чудовищно разросшийся одичавший огурец. Из двух болотных наростов поблескивали ничего не выражавшие глаза - перламутровым огнем отражали свет лампы и больше ничего. Пасть была прорезана неровно, крючковатые зубы натыканы как попало, но нижний край челюсти был очень точно подогнан к верхнему. "Как неживой..." - через минуту выразил кто-то общую озадаченность, и Юрка начал стучать по стеклу, делать пальцами: "Фрр! Фрр!" - изображая, быть может, взлетающих птиц, но аллигатор не реагировал никак. "Может, он дохлый?" - неизвестно кому задал Юрка нарастающий общий вопрос, и вдруг перламутровый глаз затянулся медленной пленкой, а потом снова засиял, неживой из неживого. У котенка абсолютно другие глаза...
Юрка вновь принялся стучать, мяукать, лаять, но аллигатор, по-видимому, когда-то уже успел убедиться, что стекло не прошибешь, и теперь не желал совершать бесполезных движений. Вроде бы разумно. Но ведь и собака отлично знает, что цепь не разорвешь, забор не перепрыгнешь, - однако попробуй ее подразни - она хрипом, пеной изойдет, но будет все кидаться и кидаться. Что ж она, глупее аллигатора? Да нет, конечно, - просто в ней есть что-то человеческое, а в нем НИЧЕГО. Это был идеальный образ утилитаризма, сформулировал бы Витя, если бы имел склонность к философствованиям.
Аллигатор вовсе не был неповоротливым флегматиком, Витя сам видел в каком-то киножурнале, как аллигатор пузатой лапчатой торпедой вылетал метра на два из воды и ухватывал поперек живота нежную косулю, которая в миллиард раз умнее, роскошнее и красивее его, и, взбивая воду своим страшным бугристым хвостом, вращал бьющуюся бедняжку, выкручивая из ее трепещущего бока аппетитный кусище... Да аппетитный ли? Для него ведь наверняка существует лишь съедобное и несъедобное!..