Айви сделала это сама, улыбнулась беспомощной старушечьей улыбкой, прошептала:
– Ну вот, я же говорила, у меня получится.
У нее получилось, вот только какую цену она заплатила? Выгорела до дна? Или позволила неведомой желтоглазой твари выпить себя?
– Я попробую. – Айви взмахнула рукой, но с кончиков ее пальцев вместо серебряных искр сорвался серый пепел. – Не получается. – По ввалившимся щекам покатились слезы. Они с шипением падали на черный камень и испарялись. – Дед был прав, я слабая и глупая.
– Ты умная и сильная! – Федор уже ненавидел ее деда. И себя он тоже ненавидел. – И мы уйдем отсюда. Где твой Верхний мир?
– Наверху. – Она улыбнулась и закрыла глаза, черные, как прогоревшие угли.
– Раз наверху, значит, пойдем наверх!
Тело Айви было невесомым, словно он нес на руках не женщину, а ласточку. Федор уходил от норы, не оборачиваясь, не чувствуя ничего, кроме лютой ненависти к Желтоглазому и решимости любой ценой вытащить себя и Айви из этого гиблого мира.
И мир отзывался на его решимость, оживал и приходил в движение. Между камнями вдруг забили ключи, вода хлынула из трещин, стремительно заполняя все пустоты. Сначала она доходила Федору до щиколоток, потом до коленей, а когда дошла до пояса, вымочила длинные волосы Айви, он понял, что утонет сам и погубит ее. Он карабкался вверх по крутому склону, пытаясь не сорваться и не уронить Айви, когда ладонь кольнуло. Белое ласточкино перо, проводник в Верхний мир. Как же он забыл?..
Айви сказала, подбрось перышко. Федор подбросил.
Перышко вспорхнуло, подхваченное невесть откуда взявшимся ветром, но далеко не улетело, покружило в воздухе и опустилось на воду белой лодкой. Федор переложил в лодку Айви, забрался сам. Он уже ничему не удивлялся, устал удивляться. Он лишь молился, чтобы Айви дотянула до Верхнего мира, не умерла у него на руках.
А вода прибывала, поднимала лодку все выше, все дальше от усеянного костями дна. Вода бурлила и злилась, закручивалась в водовороты вокруг остовов мертвых кораблей, разбивалась о каменную броню острова, наполняла чашу озера до тех пор, пока в мире – Верхнем ли, Нижнем ли – не наступила кромешная темнота. И в темноте этой лодку закружило волчком. Федор изо всех сил вцепился в ее борта, но все равно упал и падал долго-долго, пока верчение не прекратилось, пока с неба не сдернули черный полог.
Они с Айви лежали на дне лодки, не белоснежной, а самой обычной, почерневшей от времени и воды. Айви спала, свернувшись калачиком. Федору хотелось верить, что это сон. Полная луна серебрила ее длинные волосы, и он никак не мог понять, черные они сейчас или седые. И платье ее из белого сделалось серым, подпоясанным тонким кожаным ремешком. А ноги были босые, как и в Нижнем мире, там, где она могла превращаться в ласточку.