– Так ему не есть, что ли?
– Нет, – буркнула та, – вот именно ему не есть. Ему пить. Яна, вскипяти чайник. Большой. И завари ромашку, с медом. И…
– И малину запарю, – девушка улыбнулась, показав щербинку между верхних зубов. – Все понятно и ясно.
Приятно удивившись, Морхольд полез внутрь. Нерешительно встал у самой двери. Покосился на резиновую дорожку, уходившую к нескольким перегородкам из ткани, делившим фургон на части.
– Чего встал? – поинтересовалась Жива. – Боишься, что съедим?
– Наследить не хочется. У вас тут чисто.
– Воспитанный… надо же. Заходи.
* * *
Морхольд мотнул головой и засопел.
– Позови Шимуна. Пожалуйста.
Жива покрутила пальцем у виска:
– Ты чего свое и мое время тратишь зря?
– Позови.
Она вздохнула и, откинув толстый полог, берегущий тепло, выглянула наружу. Шимун появился почти сразу. И серьезный, судя по глазам, прищуренным и внимательным.
– За мной могут идти, – Морхольд прикусил губу. – Простите, ребят, сразу не сказал.
– Кто?
– Не знаю. Не человек, чудовище просто. Огромный, не проглядишь, даже если захочешь.
– Ты ему чем насолил?
Морхольд шмыгнул носом. Внутри фургона оказалось не просто тепло. Здесь было именно осязаемое тепло. Живое, волнами идущее от печки, спрятанной где-то за занавесками-перегородками.
– Не сдался ему и не помер. Вот, думаю, и обидно стало. Мало ли, вдруг он головы коллекционирует и ему моя сильно понравилась.
– Вон чего… – Шимун поскреб подбородок. – Да и черт с ним. Иди лечись. Ты малыша спас, не бросим же мы тебя. Иди, говорю, не переживай. Иди!
Морхольд посмотрел прямо в его глаза. И поверил. Да, он мог просто идти отдыхать. Шимун говорил правду. Он мог защитить всех своих близких. И даже его, идиота и почти инвалида Морхольда.
Жизнь странная штука. Он всегда боялся, что тело перестанет его слушаться. Страшился даже представить что-то подобное. И сейчас, когда это все же случилось, мир не перевернулся. Да, все стало другим. Но Морхольд неожиданно для самого себя принял перемены стойко. И помощь принимал так, как никогда бы раньше себе не позволил. Он не любил оставаться в должниках. Но выхода-то не было.
Жива ждала его ближе к «носу» фургона. Нетерпеливо постукивала ладным, хорошо стачанным ботинком и хмурилась. Морхольд последовал совету и потопал к ней прямо в сапогах. Заглянул в предлагаемый закуток. Хмыкнул.
Светильник из консервной банки с жиром и фитилем из куска полотняного ремня. Наружная стенка полностью прикрыта несколькими овчинами. Топчан, крепкий, сколоченный из досок, накрытый той же овчиной. Подушка… Морхольд снова хмыкнул. Подушка явно оказалась со складов «Икеи», не иначе. Ага, даже этикетка осталась. И откидной столик, на котором уже стояла парящая большая миска с водой.