Элла Ранкитер лежала, вытянувшись, в своем стеклянном гробу, окутанная ледяным туманом. Глаза ее были закрыты, а руки раз и навсегда подняты к лишенному какого-либо выражения лицу. Последний раз Ранкитер видел ее три года назад, и, разумеется, за это время она ничуть не изменилась. Известно, что теперь уже никогда никаких изменений с ней не произойдет, по крайней мере в ее внешнем облике. Но каждый раз, когда ее заново подготавливали к состоянию полужизни, пусть даже ненадолго активизируя ее мозг, Элла несколько приближалась к своей смерти. Постепенно уменьшался и таял запас времени, в течение которого она еще могла возвращаться в сознание.
Он знал это и поэтому не пробуждал ее чаще. Он говорил себе, что это было бы то же, что заново вгонять ее в гроб, что оживление было бы грехом перед ней. Из его памяти стерлись ее собственные пожелания, высказанные еще до гибели и во время первых встреч — с начала ее полу-жизни. Как-никак он в четыре раза ее старше и должен относиться к таким вещам более разумно. Она хотела, ни мало ни много, на равных с ним функционировать как совладетельница «Корпорации Ранкитера» — речь шла более-менее об этом. Отлично, к этому пожеланию он прислушался. И поэтому он сейчас здесь. Так было и лет шесть-семь назад. Он консультировался с ней каждый раз, когда фирма оказывалась на грани кризиса. Так поступил он и теперь.
— Черт бы побрал эти наушники, — буркнул он недовольно, прижимая к уху пластмассовый кружок. — И этот микрофон тоже — нельзя как следует поговорить.
Он нетерпеливо крутился в неудобном кресле, которое подсунул ему этот Фогельсанг, или как там его, следя за постепенным возвращением жены к состоянию сознательности. И неожиданно панически подумал: а вдруг ей вообще это не удастся, вдруг ее силы уже исчерпались, а они просто ничего не сказали ему об этом? И возможно, они сами того не заметили. Может, следовало бы вызвать этого типа, Фогельсанга, и потребовать объяснений?.. Может, они совершили какую-нибудь чудовищную ошибку?..
Элла всегда была интересной женщиной: светлая кожа, живые, ярко-голубые глаза, когда она еще могла их открывать. Никогда больше этого не будет; с ней можно говорить, можно слышать ее голос, но… она никогда не поднимет век, не пошевелит губами. Не улыбнется в ответ на его приветствие. Не заплачет при его уходе. Что лучше — эта система или предшествующая, основанная на непосредственном переходе из состояния полной жизни в гроб? В определенном смысле я все еще вместе с ней, пришел он к выводу, и у меня есть выбор: или это, или ничего.