– Позволь мне самому, предупреди меня только в крайнем случае. Я хочу изучить комнату. Я достаточно хорошо запоминаю комнаты с тех пор, как они ослепили меня.
Я не мог придумать, что на это сказать. Он тяжело опирался на мою руку, но я позволил ему проделать путь на ощупь.
– Немного влево, – предупредил я его однажды.
Он хромал, как если бы каждый раз, наступая на свои опухшие ноги, чувствовал боль. Я недоумевал, как он сумел проделать столь далекий путь, в одиночестве, ослепленный, следуя по дорогам, которые он не мог видеть. «Позже, – сказал я себе. – Для этого найдется время и позже».
Протянутой рукой он дотронулся до спинки кресла и провел по нему до подлокотника. Он не сразу смог сесть и устроиться в кресле. Вздох его выражал не удовлетворение, а скорее завершение сложной задачи. Его руки легко пробежали по поверхности стола, после чего он сложил их на коленях.
– Боль сильна, но даже с болью я думаю, что смогу осилить обратное путешествие. Я отдохну здесь некоторое время и немного поправлюсь. А потом мы вместе отправимся сжечь это змеиное гнездо. Но мне понадобится мое зрение, Фитц. На пути в Клеррес я должен быть тебе подмогой, а не помехой. Вместе мы свершим над ними правосудие, которого они заслуживают.
Правосудие. Я впитал в себя это слово. Чейд всегда называл наши дела в качестве убийц «тихой работой» или «королевским правосудием». Если я отправлюсь в эти странствия, то что получится? Правосудие Шута.
– Через минуту будет готова еда, – сказал я, пока что оставляя его тревоги без ответа.
Я сомневался, что он проявит сдержанность в количестве еды, поэтому сам наполнил его тарелку: небольшая порция мяса, порезанного на маленькие кусочки, хлеб с маслом, разделенный на полоски. И налил вина. Я коснулся его руки, намереваясь направить ее к тарелке, но не предупредил его об этом. Он отдернулся назад, чуть было не перевернув посуду, как если бы я обжег его кочергой.
– Извини, – воскликнули мы оба в унисон.
Я ухмыльнулся этому, а он – нет.
– Я хотел показать тебе, где еда, – объяснил я мягко.
Он не смотрел на меня, будто ему было стыдно.
– Я знаю...
Потом, будто робкие мыши, его искалеченные руки коснулись края стола и осторожно поползли вперед, пока не наткнулись на край тарелки. Он легко пробежал пальцами над посудой, ощупывая то, что на ней лежало. Он взял кусочек мяса и положил в рот. Я хотел было сказать, что рядом с тарелкой лежит вилка, но остановил себя. Не стоит одергивать измученного человека, будто он забывчивый ребенок. Его руки нашли салфетку.
Некоторое время мы ужинали в тишине. Когда он съел то, что было на тарелке, он мягко спросил меня, не могу ли я нарезать для него еще хлеба и мяса. Я сходил за мясом, а он вдруг спросил: