– Итак. Как шла твоя жизнь, пока меня не было?
На секунду я застыл, потом переложил нарезанное мясо на его тарелку.
– Как жизнь, – сказал я и удивился тому, как спокойно прозвучал мой голос. Я пытался подобрать слова. Как описать двадцать четыре года? Как рассказать об ухаживании, браке, ребенке, вдовстве? Но я начал.
– Что ж. Помнишь последний раз, когда я ушел от тебя? Я потерялся в Скилл-колонне по дороге домой. Путь, который в предыдущие путешествия требовал не больше мгновения, занял месяцы. Когда колонна, наконец, выплюнула меня, я был почти лишен чувств. Спустя несколько дней, когда разум вернулся ко мне, я узнал, что ты был здесь и уехал. Чейд передал мне твой подарок, фигурку. В конце концов, я встретился с Неттл. Сначала вышло плохо. Я, эх, я ухаживал за Молли. Мы поженились.
Мои слова оборвались. Даже когда я рассказывал свою историю столь скупо, мое сердце разбивалось от воспоминаний о том, что у меня было, и что я потерял. Я хотел сказать, что мы были счастливы, но не мог заставить себя говорить об этом в прошедшем времени.
– Я сожалею о твоей утрате, – произнес он.
От него эти сухие слова звучали искренне. На секунду он ошеломил меня.
– Как ты?..
– Как я узнал? – Он скептически хмыкнул. – О, Фитц. Как ты думаешь, почему я уехал? Чтобы ты обрел жизнь наиболее близкую к той, которую я всегда предвидел для тебя после моей смерти. В стольких вариантах будущего после моей смерти я видел, как ты упорно ухаживаешь за Молли, завоевываешь ее и, наконец, обретаешь немного счастья и мира, которые всегда ускользали от тебя, пока я был рядом. В стольких вариантах будущего я предвидел, что она умрет, и ты останешься один. Но ее смерть не отменяет того, что у вас было. А это лучшее, чего я мог для тебя желать: годы, проведенные с твоей Молли. Она так любила тебя.
Он вернулся к еде. Я сидел неподвижно. У меня с такой силой сдавило горло, что я почти оглох. Мне было тяжело даже дышать сквозь ком слез. Хоть он и был слеп, я думаю, он все равно чувствовал мои страдания. Долгое время он ел медленно, стараясь растянуть еду и тишину, в которой я нуждался. Он медленно вытер остатки мяса с тарелки последним кусочком хлеба, съел его, вытер пальцы о салфетку и протянул руку за вином. Он поднял чашку и сделал глоток, на его лице отразилось почти блаженство. Он поставил ее и тихо сказал:
– Мои воспоминания о вчерашнем дне сбивают меня с толку.
Я молчал.
– Думаю, я шел большую часть предыдущей ночи. Я помню, что шел снег и что нельзя останавливаться, пока не найду какое-нибудь укрытие. У меня была хорошая палка, которая помогает больше, чем можно выразить словами, когда у человека больные ноги и нет глаз. Мне теперь, знаешь ли, тяжело ходить без палки. Я был уверен, что иду к Дубам-на-Воде. Теперь я вспомнил. Мимо проехала повозка, кучер ругался и кричал, чтобы я убрался с дороги. Что я и сделал. Но я нашел следы повозки на снегу и понял, что если буду идти по ним, то приду к какому-нибудь укрытию. И я пошел. Ноги онемели, но это означало, что они меньше болели, однако я стал чаще падать. Думаю, что было очень поздно, когда я добрался до Дубов-на-Воде. На меня залаяла собака, но кто-то прикрикнул на нее. Следы повозки вели в конюшню. Я не мог попасть внутрь, но снаружи лежала куча соломы и навоза. – Он на секунду поджал губы и сказал с отвращением: – Я усвоил, что грязная солома и навоз часто оказываются теплыми.