Клим Пантелеевич с интересом рассматривал город. И он ему сразу понравился, потому что в облике Киева читалось что-то старое, до боли знакомое. Казалось, статскому советнику уже довелось когда-то побывать здесь. «Вероятно, — рассудил он, Киев очень близок к Ставрополю». Это сходство заключалось и в холмистой местности, и в бесчисленных каштановых аллеях, и вишневых садах, и улочках с добротными купеческими особняками из красного кирпича. Вечерами здесь так же, как и в Ставрополе, теплились желтым светом керосиновых ламп глазницы глинобитных домов с соломенными крышами. И огонь этот был южный, теплый, какой бывает только на Кавказе и в Украине. Зато на широких проспектах текла совсем иная жизнь, с лоском и роскошью, свойственная, пожалуй, Москве и Петрограду. Каменные пяти- и даже семиэтажные здания с венскими и итальянскими окнами в человеческий рост, роскошные, непохожие друг на друга дворцы, трамваи Спрэга, американские «Форды» и французские «Рено», огромные витрины дорогих магазинов, освещенные электрическим светом, шарообразные фонари, поднятые на невиданную высоту, — все придавало городу черты европейской столицы.
С наступлением сумерек Киев казался еще прекрасней, становился уютным, домашним. А Днепр!.. Эта широкая река, опоясавшая город голубой лентой, уносила свои воды дальше, за пороги, в степи Херсонеса, к самому Черному морю. Над городом, на правом берегу великой реки, возвышался памятник Святому князю Владимиру. Его трехсаженный крест, подсвеченный электричеством, теперь служил маяком для проходящих мимо судов и, сказывали, был виден за сорок верст.
Фиакр стучал по мостовым, переезжал с одной улицы на другую и наконец остановился перед высоким домом в четыре этажа. Не успел Ардашев расплатиться с возницей, как из парадного вышел немолодой высокий мужчина с поредевшей черной шевелюрой и бакенбардами, сросшимися с пышными усами. По всему было видно, что он старался выглядеть моложе своих лет. Об этом свидетельствовали явно крашеные волосы и нафабренные усы. Возраст выдавали брови, в них из-под краски пробивалась седина, и морщинистое, точно моченое яблоко, лицо. Действительный статский советник еще в прошлом году разменял седьмой десяток. Рядом с ним стоял лакей, который тут же взял у Ардашева его чемодан.
— Наконец-таки пожаловал, — выдавил из себя улыбку хозяин и протянул руку. — Сколько же лет мы с тобой не виделись?
— Восемь.
— Да, летит время. Как добрался?
— Долго стояли на станциях, пропускали эшелоны с солдатами.
— Ничего не поделаешь — война, — вздохнул Могилевский и, будто извиняясь, сказал: — Вероника с Еленой уехали прогуляться по магазинам, но должны вот-вот вернуться. Они на авто. С ними извозчик моего автомобиля или, как теперь говорят, chauffeur. Ты сильно голоден? Будем ждать их или сядем ужинать?