Шишка над ухом болит – не дотронуться, но стук в голове прекратился, осталась лишь тупая боль, усиливающаяся от каждого резкого движения.
Проковыляв к трельяжу, приподнимаю футболку – ту самую, что была на мне во время падения с лестницы, и в которой меня так и уложили вчера в постель, решив не тревожить переодеванием, и устраиваю ревизию своим повреждениям, отражаемым одновременно в трех зеркальных проекциях.
Многочисленные синяки, чье появление предсказывал Антон, островами и архипелагами разбросаны на моем теле то тут, то там, и переливаются гаммой от ярко красного до фиолетового. На кого я похожа! Хорошо хоть каким-то образом умудрилась, скатываясь по ступеням, не набить себе «фонарей» на лице.
Осторожно разматываю фиксирующую повязку на правом колене. Разумеется, на нем красуется огромный кровоподтек. Ткани вокруг сустава по-прежнему ненормально раздутые, но опухоль уже меньше, чем вчера. Конечно, болит, но терпимо.
Решив больше не заматывать ногу – все равно у меня так аккуратно, как было, не получится, – я накидываю халат, влезаю в тапочки и, влекомая зовом физиологии, плетусь в туалет – благо, на втором этаже он располагается недалеко от моей спальни. Затем тащусь в ванную комнату. Там, кое-как раздевшись, в несколько приемов забираюсь в ванну, с трудом перекинув больную ногу через высокий бортик, и встаю под душ.
Все действия, ранее казавшиеся такими простыми, я проделываю со стонами, оханьем и кряхтеньем. Но одновременно мне радостно от ощущения боли, потому что оно означает самое главное – я осталась жива, несмотря на попытку меня убить. Ведь если бы план преступника вчера вечером сработал, я сейчас лежала бы в каком-нибудь морге, как лежит сейчас Лидочка, и, как она, смотрела бы перед собой полуприкрытыми мертвыми глазами.
От таких мыслей все ощущения обостряются. Зажмурившись и откинув назад голову, я стою под струями воды, и кажется, ощущаю каждую отдельную каплю, стекающую по коже. Как же это здо́рово – чувствовать себя живой!
Невольно вспоминается вчерашнее нежное прикосновение мужских пальцев к моим бедрам. Я не могла ошибиться: это действительно была ласка.
Ой-ёй! Я вела себя так, словно поощряю такое поведение этого наверняка привыкшего к легким победам красавчика! Но меня-то такой внешностью не удивишь. Среди моих знакомых и покрасивее были. Однако есть в нем что-то такое… Ну почему каждый раз, когда он устремляет на меня взгляд, мое сердце пропускает удар? И как он вчера смотрел на меня: словно пытался без слов поделиться со мной самым сокровенным… А как он испугался за меня! Что-то ни к отравленному Деду, ни к трупу Лидочки он так не бросался! Приятно, черт возьми!