Была и другая тайная, чуть не главная цель: письмо. Оно по-прежнему волновало, вызывало мысли о возможных сценариях. Вдруг все закончилось хеппи-эндом? Мари-Анж ответила на любовь своего седого поклонника, осталась с ним, и живут они где-нибудь в любви и согласии. Или нет: французский Желтков застрелился. Повесился. Выбросился. Отравился. А она? «Ангелочек», отбивающий пальчиками дробь на загорелой, пока еще не тронутой артрозом коленке? Что с ней? Где? С кем?
Вера стояла в своем гостиничном номере, смотрела в окно, выходящее на сад Тюильри. Дождь, видимо, лишь взявший паузу, снова радостно застучал по жестяному подоконнику. Неожиданный сильный порыв ветра поднял листья, они заметались, не желая падать, а желая, как положено осенним листьям, вечно кружиться, вызывая вечный восторг их созерцания. Маленький листочек прилип к оконной раме, найдя пристанище. Вера приоткрыла окно, подставив лицо холодному воздуху. Зачем-то сняла листочек, покрутила. Выбрасывать стало жалко. Положила на тумбочку.
Была пятница. Она специально выбрала время обеденного перерыва, чтобы уж не очень «деранже» (сто раз проговорила по-французски эту фразу: Je ne vous dérange pas?[42]). Единственным связующим звеном в этой истории был некий Тьерри, которому мечтательная директриса турагентства, предварительно выпив для храбрости коньячку, и позвонила.
После трех гудков включился автоответчик: «Здравствуйте. Это Тьерри Лакруа. Пожалуйста, оставьте ваше сообщение или позвоните позже». Вера была готова к такому повороту, заранее подготовив и прочитав фразу: «Здравствуйте. Меня зовут Вера, я из России. Приехала в Париж на несколько дней. У меня есть письмо, касающееся Мари-Анж. Возможно, вы ее знаете. Пожалуйста, позвоните мне в отель, номер 439». Продиктовала название отеля, еще раз повторила номер комнаты и – стала ждать.
Руки дрожали. Она сделала это! Можно пропустить еще рюмочку. Заслужила.
Тьерри перезвонил минут через тридцать, Вера даже не успела заново разволноваться.
– Bonjour! Vous êtes Vera? Vous m’avez appelé? Qui êtes vous?[43]
Голос был приятный, что уже обнадеживало.
– Извините, я не очень понял, кто вы? И про какое письмо говорите?
У него была манера наслаивать вопросы, не дожидаясь ответа. Впрочем, если так подумать, он имел право сильно удивиться. Вера набрала воздух в легкие, закрыла глаза (она заметила, что так лучше говорит по-французски), и приступила. Однако то ли от волнения, то ли от выпитого коньяка забыла приготовленную последовательность повествования. Объяснение получилось сумбурным, скомканным и разобраться в нем было абсолютно нереально: