Зачем она сказала Оленьке?!
Почему не сказала Кебе?
И что делать с беременностью?!
Они оба просто получали удовольствие. Вернее, он – удовольствие, Маринка – зачет. И тоже удовольствие. Наверное. А теперь, как в паршивом кино, она беременна, а он негодяй. Но разве он негодяй? У него просто свадьба скоро. Он бы охотно помог, но что он может поделать?
Значит, ее проблема? Справится сама? Ну да, она ведь так и сказала: я сама справлюсь со своей проблемой.
Однако на душе было гадко. Кеба поражался себе: в прошлый раз ему было противно оттого, что кто-то решил повесить на него ответственность за нелепую беременность. В этот раз противно оттого, что ответственность на него никто не вешает, больше того – Маринка собирается решить проблему самостоятельно. А он, Генка, вроде как и ни при чем. Вроде не он напакостил, а все тот же Арнольдик. Так ведь не Арнольдик – Генка! Это от него Маринка беременна! От него!
А он – в кусты?!
А он – в кусты.
Очень удобно. Не хлопотно. Спи спокойно, дорогой друг и товарищ. Все проблемы решат без тебя.
Так ведь это его ребенок! Как же – без него?!
А что он может сделать? У него свадьба через неделю. Хорош он будет, если заявит Оленьке: прости, дорогая, я не могу на тебе жениться, потому что все это время бессовестно имел на стороне твою же лучшую подругу, а теперь она банально залетела от меня.
Промолчать? Сделать вид, что «большой и глупый», как выразилась Маринка? Тем более что так и есть – он действительно очень долго не мог сообразить, что к чему. И чем он будет лучше Арнольдика?
Дался ему этот Арнольдик!
Кеба позвонил Маринке домой.
– Я все понял. Приезжай.
Она не шла к нему – летела. Он все понял! Что он имел в виду? А что еще он мог иметь в виду, кроме того, что нужно немедленно расторгнуть помолвку с Ольгой и жениться на Марине!
Прилетела, бросилась к нему, не заботясь об открытых дверях:
– Ты все понял! Я знала, что ты поймешь! Когда ты сказал, что не ревнуешь к Арнольдику, я думала, что умру. Генка, милый, как ты мог сморозить такую глупость?
Кеба мягко высвободился из ее объятий, вышел в спортзал, закрыл двери. Только после этого вернулся к Марине. Лишь теперь она заметила задумчивость на его лице. Выходит, он не рад? А ей показалось…
Улыбнулся виновато:
– Не допер сразу, извини. Аж стыдно. Ты права: большой и глупый. Меня Арнольдик с толку сбил: Оленька описала его так убедительно. У меня от ревности крышу снесло.
Оленька? Конакова для него по-прежнему Оленька? А как же?…
Он сел на единственный стул, притянул к себе Марину. Усадил на колени.
– Что будем делать, малыш?