Приступы мигрени все учащались: любой неожиданный шум, внезапное движение, яркий свет – и голова разрывалась от боли. Джилл пообещала себе, что обязательно посоветуется с доктором. Как только Тоби выздоровеет. Теперь же ни времени, ни желания не было.
Прежде всего Тоби.
Казалось, Джилл одержима только одной идеей. Одежда висела на ней мешком, но ей было все равно, на сколько она похудела и как выглядит. Кожа обтянула скулы, глаза запали, когда-то великолепные волосы потеряли блеск и свисали лохмами. Ей было все равно.
Как-то Джилл нашла под дверью телеграмму с просьбой позвонить доктору Каплану, но времени не оставалось – нужно было выполнять намеченное.
Дни и ночи смешались в кафкианском кошмаре: вымыть Тоби, отвезти в бассейн, массаж, упражнения, речь, вымыть Тоби, накормить, сменить белье… И снова, и снова, и снова…
Она купила ходунки, привязывала пальцы Тоби к перекладине и передвигала его ноги, часами водила по комнате, пока сама не падала от усталости, не сознавая больше, где она и что с ней.
И вот настал день, когда Джилл поняла: все кончено.
Она провозилась с Тоби половину ночи и наконец доковыляла в свою спальню, где свалилась и заснула, будто одурманенная, как раз перед рассветом, а когда открыла глаза, солнце стояло высоко в небе. Было уже далеко за полдень, а Тоби не накормлен и не вымыт, лежит в постели, один, беспомощный, испуганный. Джилл попыталась встать, но почувствовала, что не может шевельнуться. Ее охватила такая бездонная безмерная усталость, что измученное тело отказывалось повиноваться. Недели, месяцы изматывающего труда, и все даром…
Тело предало Джилл в точности так, как тело Тоби предало его. И у нее не осталось сил, чтобы отдавать их мужу, а от обиды и разочарования хотелось плакать. Все кончено.
Услышав какой-то странный звук, Джилл подняла глаза. В дверях стоял Тоби – сам, один, дрожащие пальцы стискивали перекладины ходунков, изо рта вырывались всхлипы:
– Джи-и-и-и… Джи-и-и…
Он пытался сказать «Джилл»! Она начала рыдать и никак не могла остановиться. Но с этого дня Тоби начал выздоравливать со сказочной скоростью. Он впервые осознал, что вскоре поправится, и не возражал, когда Джилл продолжала истязать его до беспамятства, наоборот, с радостью подчинялся. Тоби хотел вновь стать прежним. Для нее. Джилл стала его богиней, и если раньше Тоби любил жену, то теперь поклонялся ей, как высшему существу.
Но что-то произошло и с самой Джилл. Прежде она боролась за собственную судьбу. Тоби был всего-навсего орудием, которое она была вынуждена использовать. Но постепенно все странным образом изменилось, словно Тоби стал частью ее самой. Теперь их души, тела и разум соединились в единое целое, оба были одержимы одной идеей, оба прошли через очистительное пламя. Жизнь Тоби была в ее руках. Джилл перенесла все испытания и спасла его, и из трагедии родилась робкая любовь. Тоби принадлежал Джилл в точности так же, как Джилл принадлежала Тоби. Теперь она держала мужа на новой диете, так что Тоби начал быстро набирать потерянный вес. Он много времени проводил на солнце, гулял по саду, сначала в ходунках, потом с палкой, восстанавливая силы. Настал день, когда Тоби смог передвигаться самостоятельно, и они отпраздновали это событие ужином при свечах.