Молодая женщина не обернулась даже и тогда, когда услыхала шум отодвигаемых стульев и твердые шаги священника, величественно направившегося к стеклянной двери; вслед за этим Майнау подошел к письменному столу и громко задвинул ящик. Почти в то же время зашелестело платье, нежный запах жонкиля – любимых духов герцогини – повеял в нише, и чья-то рука обняла талию молодой женщины.
– Ваш образ пленителен, прекрасная женщина, – шипела ей на ухо герцогиня, – но вы напрасно хлопочете – я берусь устроить этими белыми, нежными, но твердыми руками все так, что все ваши старания разобьются о предпринимаемое путешествие.
Губы, произносившие эту угрозу, были бледны и судорожно сжаты, и молодая женщина буквально окаменела при виде искаженного гневом лица герцогини.
– Оставь мою маму! Ты делаешь ей больно! – воскликнул Лео, протиснувшись между обеими женщинами, но герцогиня уже отступила.
– Не бойся, голубчик, я на это неспособна! – сказала она с веселым смехом и подошла к зеркалу, чтобы поправить шляпку и подколоть распустившиеся от ветра локоны; фрейлина поспешила к ней на помощь.
Между тем Лиана, отойдя от окна, подошла к Майнау; ее сердце еще трепетало от испуга.
– Никогда не позволяй этой женщине дотрагиваться до тебя, я этого не хочу, – приказал он мрачно и таким глухим голосом, что только она одна могла его слышать.
– Боже мой, что за погода! Как несносно! Моему Арминиусу придется переночевать в Шенверте, – воскликнула в эту минуту герцогиня; она стояла спиною к залу, но в зеркале были видны ее сверкающие глаза. – Не будете ли вы так добры, барон Майнау, отправить меня домой! Я должна ехать, уже поздно.
Майнау вызвался сам отвезти ее, так как никому не доверял своих бешеных серых рысаков. Он вышел, чтобы отдать приказания относительно отъезда герцогини и вместе с тем поздороваться с вновь прибывшим наставником Лео.
Как ни в чем не бывало герцогиня подсела к сердито молчавшему гофмаршалу и начала с ним болтать, стараясь вовлечь в разговор и священника, пока не возвратился Майнау в дождевом плаще и рысаки не подъехали с громким ржаньем к крыльцу, где ожидали ее выхода два лакея с раскрытыми дождевыми зонтиками.
– Хотите ехать со мною? – спросила она священника.
Он отговорился партией шахмат, которую обещал сыграть вечером с гофмаршалом, и спокойно отступил назад, когда Майнау резко и с шумом распахнул возле него стеклянную дверь.
Прекрасная герцогиня, обязательно всем поклонившись, выпорхнула из зала под руку с Майнау, а гофмаршал, кряхтя, возвратился к своему креслу.
– Пожалуйста, заприте дверь, – сказал он брюзгливо священнику, опускаясь на подушки. – Вы бы не должны были и давеча отворять ее, дорогой друг; я не смел протестовать, потому что, кажется, герцогиня этого желала, но сырой воздух свинцом лег на мои ноги: завтра я буду совершенно болен; к тому же гнев и досада сдавливают мне горло… Пожалуйста, отвезите меня в мою теплую спальню; там я отдохну и подожду, пока затопят камин, а то здесь стало ужасно холодно… Ну, Лео, ты пойдешь со мною! – крикнул он мальчику, прижавшемуся к молодой женщине.