Ибо его самонадеянность, то, как он истолковал ее минутную слабость, вовсе не рассердили ее, а наоборот, заставили ее сердце забиться чаще, вызвали к жизни все дремавшие в ней и забытые за ненужностью инстинкты и уловки женственности. Все ее существо отозвалось на брошенный ей вызов. Она почувствовала близость чего-то бесконечно важного, заманчивого и значительного, что раньше всегда от нее ускользало, даже в те далекие дни, когда они с Джоном только что поженились. Она всегда знала, что ей чего-то не хватает, хотя и не понимала чего. Происходящее сейчас носило оттенок нереальности — и этим ее вполне устраивало: нечто невероятное, сознаваемое как таковое и тем не менее молчаливо принимаемое. Энн ни на секунду не забывала, что она жена Джона, но не забывала она и о том, что стоящий перед ней Стивен совсем не похож на Джона. Это сознание не вызывало каких-либо мыслей или желаний, не заставляло ее вдуматься, но и не покидало ее.
Подавляя в себе внезапно возникший клубок жгучего волнения, она настороженно проговорила, избегая его взгляда:
— Скоро совсем стемнеет. Если ты хочешь успеть все сделать, тебе, пожалуй, надо спешить. А впрочем, я могу и сама…
Когда он через час вернулся из конюшни, на ней было другое платье, волосы тщательно причесаны и на щеках горел румянец. Наливая ему из чайника в таз теплой воды, она сказала ровным голосом:
— Ужин готов. Джон сказал, чтобы мы его не ждали.
Стивен бросил на нее изумленный взгляд.
— Неужели ты надеешься, что Джон в такой буран доберется до дому?
— Разумеется. — Она почувствовала, как у нее загорелось лицо. — Мы будем играть в карты. Он сам так сказал.
Он стал мыть руки, но, когда они сели за стол, вернулся к той же теме.
— Значит, Джон скоро придет? Как ты думаешь, когда?
— Он сказал, что вернется часов в семь, может, чуть позднее.
Раньше ей всегда было легко и просто разговаривать со Стивеном, но сейчас ее не покидало ощущение натянутости. — Ему, наверно, найдется там работа, у отца. Он так сказал. А что?
— Мне что-то не верится — на дворе такая вьюга.
— Он всегда возвращается. Никакая вьюга его не остановит. При свете дня легче покормить скотину, да потом я знала, что он вернется усталый, — вот я и пошла было в конюшню.
Она подняла на него глаза и увидела, что он улыбается, с той же дерзостью, с той же полунасмешкой, глядя на нее тем же оценивающим взглядом. От этой улыбки она как-то внутренне сжалась и спросила себя, зачем она притворяется, что верит в возвращение Джона, откуда у нее этот инстинкт самозащиты. На этот раз она не почувствовала горделивой уверенности в своих силах, не ощутила приятного волнения. Усмешка напомнила ей, что она надела другое платье и сменила прическу. Наступило оглушительное молчание, сквозь которое доносилось посвистывание ветра и скрип желобов. В этом новом Стивене с его спокойной уверенной улыбкой было что-то странное, даже пугающее. Но самым странным было чувство, что она давно его знает таким, что, хотя этого Стивена она ни разу не видела и не встречала, тем не менее она всегда его знала, всегда ждала. Она ощущала не столько Стивена, сколько его неизбежность. Ощущала столь же инстинктивно, как снег, безмолвие, буран. Она смотрела мимо него на подоконник, на печь, но его усмешка, казалось, обрела независимое от них существование, растворившись в окружающей тишине и витая вместе с ней. Энн звякнула чашкой, прислушалась к реву бурана — но это не спугнуло усмешки. Стивен заговорил, но смысл его слов не доходил до сознания Энн. Она опять сравнивала его с Джоном: какое у него красивое лицо, молодое, чисто выбритое. Она не хотела этого делать, сознавала, что этим позволяет ему незаметно, но неуклонно обретать над ней власть, всем своим существом чувствовала опасность, таившуюся в этой незнакомой, более полнокровной жизни, к которой ее так сильно тянуло.