— Дождь собирается. Сегодня вам нельзя выходить на улицу. Я предупрежу кучера.
После этого Стефани немного успокаивалась, но окончательно приходила в себя, лишь когда Жеральдина заботливо препровождала ее в голубую гостиную, усаживала у окна в резное кресло с высокой спинкой и клала на колени неоконченный кружевной узор и вязальный крючок. И только тогда слова служанки доходили до ее сознания, и она говорила:
— Дождь собирается. На улицу нельзя… Что ж, остается одно — взять моток ниток, крючок и заняться плетением кружев, которому меня научила мама, когда мне было семь лет… Другое дело, если б была хорошая погода. Я бы тогда поехала кататься в своем экипаже… Только две вещи реальны в этом мире… только две, на которые я могу всецело положиться и отдать им себя без остатка, — это прогулки в экипаже и плетение кружев… Какой неприкаянной я себя чувствую, когда Жеральдина не в состоянии сказать, что же будет с погодой, — я лишаюсь опоры, я будто повисаю между небом и землей… только бы не лишиться рассудка! О-о! Только не думать об этом! Отдаться во власть моим верным и неизменным занятиям — их у меня всего два — не тому, так другому: или отправиться на прогулку, или остаться дома плести кружева…
Даже если погода к концу дня и разгуливалась, Жеральдина никогда об этом не сообщала. Это было бы слишком большим ударом для ее госпожи. Подумать только, какой бы поднялся переполох, если б кто-то внезапно объявил ей о происшедшей перемене и, после того как она твердо вознамерилась провести весь день за плетением кружев, сказал бы ей, что она пошла по неверному пути. Она бы никогда больше ни во что не поверила.
Мадемуазель де Бишет с детства плела кружевные салфеточки, которым Жеральдина находила самое различное применение. Эти салфетки — маленькие кусочки белого кружева, похожие друг на друга, как горошины одного стручка, — струились из-под ее пальцев: каждую неделю по четыре салфетки. Они наполняли весь дом — пять или шесть на пианино, по семь или восемь на столах; не меньше, чем по десятку, на креслах, по одной-две на стульях. Каждая безделушка покоилась на изящном образчике рукоделия, так что вся мебель казалась запорошенной снежинками, словно увеличенными под микроскопом.
Зимой или летом — все равно, в те дни, когда Жеральдина решала, что погода — не для прогулок, мадемуазель де Бишет все утро вязала в своем голубом будуаре и сидела такая прямая и тихая, что казалась почти нереальной; ноги ее покоились на скамеечке, покрытой чем-то удивительно похожим на рукоделие, которым она занималась.