Через час его уже терзала боль. Он вслушался в то, что говорит Уолт:
— Ишь какую гору земли насыпали, скоро и не добросишь лопатой. Полезу-ка я наверх и покидаю малость.
Джим кивнул и продолжал копать. Чем глубже яма уходила в землю, тем тяжелее давили на него стены. Он был в западне, в клетке два шага в ширину, два в длину. И неподвижное время томилось здесь вместе с ним. Четыре желто-серые стены ограничивали вселенную. Он поднял голову. Есть ли там, наверху, что-то кроме мелькающей лопаты Уолта? Деревья, машины? Неужели Уолт был вчера вечером в баре? Может, Уолт знает, как выбраться из западни? Джим размахнулся лопатой и всадил ее в стену над головой. Сухая глина бесшумно посыпалась на дно, и он задохнулся в поднявшейся пыли. Интересно, заметил Уолт? Нет, не заметил, его лопата по-прежнему споро орудует высоко над ним.
Уолт пружинисто спрыгнул в мягкую землю.
— Ну вот! Теперь можно работать.
И не переводя духа вогнал лопату в землю, выпрямился и выкинул глину.
Все утро он болтал не закрывая рта. Джим время от времени вставлял слово-другое. Клетка все уменьшалась — сверху на них опускалась изнуряющая духота. Нескончаемая болтовня Уолта доводила Джима до исступления. Наверное, этот тип хочет свести Джима с ума. Сказать Уолту «Заткнись ты, слышишь!» Джим не мог, боялся, что словами дело не обойдется.
Он резко вздрогнул от неожиданно раздавшегося свистка и выронил лопату. Выкарабкавшись из ямы, он остановился, ловя ртом воздух и оглядывая окружающее взглядом человека, только что вышедшего из больницы, где он провел несколько месяцев. Чахлые деревца с серой от пыли листвой, раскорячившиеся на каменно-твердой земле желтые экскаваторы, кучи сломанных досок — все больно резало глаз, вырываясь из обволакивающих волн зноя, и все меркло в слепящем свете, которым горела стена. Он снова ничего не видел, кроме этой стены. Голос Уолта мешал ему сосредоточиться, но оторвать мысли от плотины не мог.
— Давай, Джим, шевелись, если хочешь успеть перекусить.
В столовой его руки продолжали автоматически подниматься и опускаться. Вокруг стоял слитный гул человеческих голосов, но ему по-прежнему казалось, что он в яме. Эту яму вырыл Уолт, хотя он, Джим, тоже копал ее. Так вот оно что, это Уолт пытается загнать его в западню! Если Джим вернется в эту душегубку, ему конец… И все-таки какой-то частицей своего существа он был прикован к ней, к ее глухим стенам. А плотина стояла зловещая, торжествующая, и мысли его цепенели.
Зашумели отодвигаемые стулья. Он поднял голову, встал. В дверях он зажмурился от солнца и медленно зашагал, подняв худые лопатки, которые нещадно жгло солнце. Уолт оказался рядом, широко улыбающийся, благодушный.