Затерянная улица (Каллаган, Хилл) - страница 87

…Это был тот самый берег, на который сквозь хаос и мглу течение вынесло их маленькую лодочку с ее посланием. Она нашла наконец тихую гавань. Но через какие бури она прошла!

Началось все это в один из июльских вечеров в главном зале местного музея.

— Господин кюре Леду! Какая неожиданность! Вот уж не думал, что вас заинтересует современная живопись!

— Отчего же… — пробормотал старый священник, загадочно улыбаясь.

Заговоривший — лицо высокого духовного сана и тонкий знаток искусств — недоуменно посмотрел вслед кюре Леду, который с ужимками опереточного сыщика осторожно пробирался в толпе гостей. Именно в этот вечер состоялось открытие выставки работ молодого художника Поля Лафранса. Он недавно вернулся из Парижа, где в течение трех лет не покладая рук подражал Пикассо. Рост Поля Лафранса был почти шесть футов, а вес не превышал ста тридцати футов. Длинные пепельно-серые волосы Поля, тусклые голубые глаза, скептическая улыбка парижанина, клетчатый костюм и маленькие раскормленные женщины вокруг — все это делало его еще более сухопарым и унылым. Непонятные композиции и кричащие краски его полотен придавали стенам удивительно нелепый вид. Несколько так называемых знатоков из местных правительственных чиновников изучали, критиковали и оценивали его картины, многозначительно поглядывая друг на друга и покачивая головами. Остальные гости, угощаясь мартини, болтали о рыбной ловле и политике и с равнодушным видом рассматривали полотна. Тут были и дилетанты и дельцы, устремившиеся на вернисаж в силу своей склонности к фешенебельным сборищам, они вели себя, словно толпа зевак, ворвавшихся в цирк, в котором рассчитывали увидеть пятиногих жираф. Жирафы эти — особенные, но зеваки их не покупают. Поль Лафранс не продал еще ни одной картины.

— Господин Леду, и вы здесь?

Едва заметно улыбнувшись и прикрыв глаза, старый священник наклонил голову. Его сутана, позеленевшая от слишком долгой носки, была немного коротковата, и из-под нее виднелись запылившиеся башмаки и толстые шерстяные черные носки. Одной рукой священник то и дело проводил по взъерошенным седым волосам, а другой мял и комкал в своем вместительном кармане большой клетчатый платок. Видимо, не подозревая о несшемся ему вдогонку шепоте удивления, он приблизился к первым картинам и принялся изучать их одну за другой с такой неподдельной серьезностью, словно от него зависело, быть им на небе или в аду. Для чего же все-таки он явился на эту выставку? Те, кто его знал, несомненно, были удивлены.