Мне это заявление, конечно, самооценку повысило, но я должна была оставаться реалисткой:
– Вы не объективны, баб Рай. Там знаете сколько таких будет – юных и стройных!
– Знаю… У меня тоже небось свой конкурс красоты был, – сказала баба Рая, сразу погрустнев.
– Когда?
– Как?
– А в сорок первом. В августе… Когда на фронт попала.
– На фронте – конкурс красоты?
– Ну, это так… Метафора. Заявление с подружкой подали, я год себе накинула, скрыла – написала, что мне уже восемнадцать лет. И скрыла, что отец – враг народа. И Зинка поклялась, что никому не скажет. А то думала – не возьмут. Взяли. Отправили… на фронт. А там – распределение по частям. Командир нас в первый же день в шеренгу выстроил и как пошёл трёхэтажным крыть! «Суки вы! Проститутки! – И всякие другие слова. – Дома не сидится! Приехали хахалей себе искать. Ну, тут он тоже другое слово-то употребил – вместо хахалей, не при ребёнке будь сказано. – Жизни не жалко – лишь бы к мужикам поближе! Глаза ваши бесстыжие!» Верите, из всего строя одна я заплакала. Так мне обидно это показалось – я же Родину шла защищать. Остальные, гляжу, девки стоят ухмыляются, переминаются с ноги на ногу. Командир орать перестал, подошёл, отдал мне хлеб на всех: «На, говорит, ты распределять будешь. Ты тут самая лучшая». Ну а на другой день начался настоящий конкурс красоты! Из разных частей стали командиры приезжать – подбирать себе в штаб – секретарш, сотрудниц. Пройдут вдоль строя, оглядят. Кому какая понравится – такую и берут. Мы с Зинкой попали вместе – в пехоту. Начальник этого штаба на неё запал. И меня взял, поскольку ему две нужны были по разнарядке, а Зинка за меня попросила. Ну и пошли – военные будни.
Мы с мамой почувствовали материал для сочинения.
– И как там тебе было-то? На фронте?
– Да как было? Отступали, наступали. Спали вповалку, шинелями укрывались. Зинка-то себя не блюла. А до меня никто пальцем не касался. Это я ей не в осуждение. Она ж уже женщина была. А я – девушка. И мужики честные вокруг попались. Вот если, скажем, надо мне вымыться посреди леса. Они шинелями с четырёх сторон меня загородят, а сами отвернутся, не смотрят – ждут, пока вымоюсь. Даже не пошутит никто, ни слова какого… скоромного, ну, там «спинку дай потру». Не было.
– Что ж, за всю войну так никого и не полюбила? Из стольких-то мужиков? – усомнилась мама.
– Ой, Кать. Мне этой любви до войны хватило! Я ж из-за своёй любви отца потеряла. В парке Горького познакомилась с военным. Мне шестнадцать. Ему двадцать два. Лейтенант НКВД оказался. Отец как узнал! «Прекращай с ним встречаться, и всё тут!» А он уж так ухаживал. А я уж так влюблена была. Порвала, можно сказать, по-живому. А парень, видно, понял почему. Затаил. Ну и… через три месяца отца как врага народа… У меня на любовь после этого аллергия была. Так и вторая любовь у меня из-за отца же не получилась.