– Фу, как не интеллигентно. Вам государство спирт для опытов выделяет, а вы его… ай- ай, гражданин ученый, для личного употребления. Сегодня будет водочка.
– Да, можете вы товарищи в жизни хорошо устраиваться. Даже здесь, на краю ледовитого океана дополнительную пайку находите. Я же совсем забыл, вы же по библиотечному делу числитесь. Это про вас говорят, кому тюрьма, а энкаведешнику дом родной. Даже угадывать не буду, кто вам эту мелкую радость незаметно доставил. Тайный агент через монастырскую стену перебросил?
– Все вам расскажи. Хотя, почти угадали…
Бывший сотрудник органов ВЧК быстрым движением извлек бутылку водки и сложенную газету. Ученый из ящика извлек нехитрую закуску. Судя по тому, как быстро был организован нехитрый стол, подобную процедуру они проводили не один раз. Водку разлили в разнокалиберные лабораторные емкости. Автор в этой сцене абсолютно ничего не придумал. Есть отчеты тайных агентов, где ясно говорится, кто, где и с кем, по какому поводу и во сколько. Уверен, что подобная бумажка, подписанная очередным Ветровым или Хетровым, с фактом распития спиртных напитков заключенными Карповским и Якимовым тихо лежит себе в пожелтевшей картонной папке в нынешнем архиве ФСБ и ждет своего радостного и светлого дня. В тюрьме в каждой стене не по паре глаз и ушей, а по целой дюжине. Не меньше и носов, которые принюхиваются ко всем подозрительным запахам. Конечно, большая часть лагерного населения была лишена таких праздников, но, тонюсенькая прослойка придурков, к которым относилась данная пара, порой могла себе позволить прикоснуться к радостям жизни.
Все же Гулаг, даже в самые жуткие годы совсем не походил на фашистские концлагеря – настоящие фабрики смерти. Как бы сегодня не старались провести насильственные аналогии. Во многих лагерях приветливо раскрывали свои двери лавочки с нехитрым набором товаров, а в более продвинутых и демократически выдержанных зонах, продвинутые начлаги в рамках соцзаконности могли организовать, что – то похожее на кафе. В некоторых местах этого не было.
– За наше ближайшее освобождение, – торжественно провозгласил экс чекист.
– Шутки у тебя Витя самые неуместные, – ответил Карповский, немного отдышавшись после первого стакана. – Мне лет семь, если не прибавят еще, в лагерях топтаться. Да и тебе, не меньше. Я то ладно, шпион, но тебе – то за что впаяли?
– Завистники, клеветники, доносчики даже в нашу среду пробрались, – привычно ушел от надоевшего вопроса Виктор. Он не обращал внимания на постоянные подначки ученого. Что с них взять, с цивильных. Шпак, он и в Африке шпак, пусть даже с ученым званием. Хотя человек хороший. Да и знаком он с Сергеем Николаевичем давно, с двадцатого года. По мобилизации тот попал в армейский госпиталь. Тогда врачи на вес золота были, что у белых, что у красных. А юный Виктор, лихой кавалерийский разведчик два раза попадал к нему на операционный стол. Первый раз руку зацепило, а вот второй раз серьезно. Не успел в быстротечной кавалерийской сшибке увернуться, и чиркнула казачья шашка по голове. Да так, что прорубила череп. Так бы и умер в мучениях комразведвзода, если бы не этот доктор, оказавшийся превосходным нейрохирургом. Вытянул его с того света. Золотые руки у него. Даже обидно, что такого талантливого ученого с энциклопедическими знаниями лишили свободы. Взяли после научной командировки в Вену, где проходил очередной всемирный съезд психиатров и психологов. Свои же завистники из ученой среды от всей широты души дали показания, причем добровольно и радостно, чуть ли под праздничный туш духового оркестра. Да и сам Виктор после перевода в центральный аппарат в Москву, примерно с середины тридцатых годов почувствовал, что в органах что – то стало меняться. Причем, в худшую сторону. Нет, на первый взгляд, все оставалось по прежнему. Борьба с вражеской агентурой и их подлыми приспешниками, велась днем и ночью.