Задыхающегося, бледного как смерть Марика подбадривали:
— Не ссы, Слива, зато вором помрёшь!
Другие были восхищены:
— Сука! И не падает!
Штрафники, особенно из уголовников, — народ беспощадный. Многолетняя жизнь в заключении и фронт не делают человека добрее.
Сливе повезло. Немцы, увидев сумасшедшего русского решили, что, он хочет подать им какой — то сигнал и перестали стрелять.
Бесконечно испытывать судьбу Марик не захотел. Он сжёг папиросу за две затяжки.
Он так и скатился на дно окопа, с прилипшим к нижней губе окурком. Задыхался, глаза безумные, матерился страшно:
— В рот меня стегать! Я их Гитлера имел! Чуть не убили суки рваные!
А немцы разразились стрельбой из автоматов, пулеметов и минометов…
Но было уже слишком поздно.
Избежав смерти Мильготин был восстановлен в воровских правах и уже через минуту, как ни в чем не бывало смеялся вместе с другими штрафниками.
Клёпа хлопал его по плечу.
— Ну Марик! Теперь вижу, что госпожа Удача твоя родная тетя!
Вскоре случилось новое «ЧП».
Один из штрафников покончил с собой. Винтовка во рту. Сапог снят. Записка: «Совецка власть, я всё сделал блять, как ты хотела».
Двое штрафников совершили самострелы: с расстояния в несколько метров из винтовок прострелили друг другу руки. Самострельщиков называли — «СС».
Их не судили. Не было ни суда, ни трибунала. Не было последнего слова.
Такое каралось только расстрелом…
Составили акт на маленькой грязной бумажке.
Капитан Половков приказал построиться. Штрафники выстроились за окопами. По зимнему тускло светило солнце. Где — то вдалеке ревели танки.
Вывели самострельщиков. Они стояли, опустив головы, в отсыревшей и грязной одежде, с чёрными коленями. Иногда перетаптываясь, размазывая по щекам выступивший обильный пот.
Ротный хмуро вглядывался в их лица.
Приговорённые к расстрелу были уже как мёртвые, — ничего не соображали.
Глаза и щёки у них ввалились, лица покрылись холодной испариной.
Один из приговорённых мелко дрожал, прижимая к груди перемотанную грязной тряпкой ладонь. На его худом, измождённом лице с глубокими складками рта — выражение терпеливой покорности.
Другой стоял молча, широко расставив ноги, в ватнике и сдвинутой на ухо шапке. От его лица уже отлила кровь.
Он был бледный, весь какой-то серый. Стоял опустив в глаза в землю. Дрожащие губы сомкнулись, спрятав золотой зуб.
Капитан отступил на несколько шагов. Положил руку на кирзовую кобуру с пистолетом.
«От лица командования и именем советской родины… За членовредительство и оставление поля боя… приказываю — бойцов переменного состава Шульгу и Евсеева… расстрелять! Приговор привести в исполнение незамедлительно».