Полученная рана оказалась пустяковой, её просто обработали спиртом и перевязали.
— Должен вам сообщить, товарищ капитан, — сказал младший лейтенант стесняясь, — у немцев здесь было что-то вроде борделя. Офицеров обслуживали в городе по высшему разряду, а полицаев и солдатню здесь. Немцы ушли, а их бляди остались. Если вашим бойцам интересен сифилис и триппер они могут и дальше продолжать свои романтические встречи.
— Я тебя услышал, младший лейтенант! — сказал ротный и вызвал к себе штрафников.
Раньше они неплохо показали себя в бою. Половков обматерил их, тут же при патрульных зарядил каждому в ухо и пообещал утром расстрелять.
Младший лейтенант побледнел.
— Ну у вас и порядки! За самоволку расстреливаете! — И начал уговаривать Половкова простить штрафников. Капитан дал себя уговорить, потом выпил с младшим лейтенантом. Начальнику патруля подарили трофейный нож и решили о самовольщиках забыть. Причиной ранения посчитали шальную пулю, полученную от отступавших немцев. Такое на войне тоже бывало.
Штрафники похохатывая интересовались:
— Ну как там на блядках? Всунуть то хоть успели? Теперь в госпиталь наверное поедете, с боевыми ранениями?
Те отводили глаза.
— Так мы и не помним ничего!
Штрафники подводили итог.
«Ну вот цельный праздник у вас получился! Всё было для веселья… и пьянка, и бабы. Надо было еще с патрулём подраться — и тогда был бы полный комплект…»
* * *
Хорошо в избах ночевать, но избы не для штрафников.
Народец в роте подобрался лихой. Им что немца украсть, что теленка у мирных граждан, было без разницы.
Поэтому командование старалось максимально ограничить любые контакты личного состава с освобождённым населением. Вне боевой обстановки рота оставалась в поле, в траншеях и землянках. Общение спецконтингента с мирным населением было чревато непредсказуемыми последствиями в виде пьянки, или даже чего — нибудь похлеще.
В деревенских избах расположились штабы, старшие офицеры со своими ППЖ, писаря и всякая тыловая братия.
Штрафную роту отвели в лес. Там заняли старые блиндажи, доставшиеся от немцев.
Вырыли несколько землянок, смастерили печки и стали на новом месте обживаться.
Лес одно название, чахлый и редкий, с выгоревшими участками, там и сям перепаханными следами от гусениц.
Лученков бросил вещевой мешок в углу блиндажа, сел, привалился к мешку спиной и закрыл глаза.
Рядом примостился штрафник из их взвода.
Лученков скосил глаза. Это был Сизов.
Был он парнем битым-перебитым и предприимчивым. Но по собственным словам осужден ни за что. В конкретику не вдавался.
Как только Глеб прикрыл глаза, Сизов спросил: