Громоздкий комод со статуэткой балерины, задравшей ножку, стоял напротив стола, покрытого вышитой белой скатертью. У квадратного стола – четыре стула под чехлами, что были некогда белого цвета. Над столом висела большая люстра на шесть лампочек, но вставлено было только три. Но полу, как водится, квадратный ковер. Словом, обстановка второй половины двадцатого века, а если быть точнее, то 60—70-х годов.
– Садитесь, – сказала старушка Дробышева и указала на один из стульев под чехлом.
Я отодвинул стул от стола и присел. Старушка уселась напротив меня.
– Пишите, – почти в приказном порядке промолвила Дробышева.
– А может, я вас запишу на диктофон? – поинтересовался я. – А потом расшифрую?
– Это как хотите, – сказала старушка. После чего я достал диктофон и включил его на запись.
– Я недавно тут узнала, какая зарплата у главного инженера нашей управляющей компании, – начала старушка. – Четыреста тысяч! Сколько тогда получает директор? Думаю, больше половины миллиона. Это куда же годится! Вот в чьи карманы идут наши денежки за коммунальные услуги. Поэтому мы и платим такие суммы. Пять тыщ за квартиру! У меня пенсия двенадцать, остается семь. На все про все: еду, лекарства, услуги разные. А на семь тыщ разве можно прожить?
– А у вас больше никого нет? – поинтересовался я.
– Нет, одна я как перст, – ответила старушка и уставилась в узор на скатерти. – Все умерли: брат, муж, сын.
– Сочувствую, – произнес я.
– Да не в этом дело, – она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза. – Жить не хочется. Вот, Бога молю, чтобы скорее меня к себе прибрал. А то зажилась! Не хочу больше, сил нет…
Она замолчала, глядя на меня. Я почувствовал, что должен что-то сказать. Но слов не находилось. И я произнес:
– Не знаю, что вам и сказать…
– А ничего говорить и не надобно, – сказала старушка. – Вот ты чего пришел?
– Чтобы спросить, как вам… живется, – не очень твердо ответил я. – И нельзя ли чего улучшить…
– А ты сможешь чего-нибудь… улучшить? – спросила Дробышева и внимательно посмотрела на меня.
– Честно? – спросил я, поскольку роль социального работника мне порядком надоела, да и неловко мне было находиться в этой шкуре. И тут же сам и ответил: – Не смогу.
– То-то, – констатировала старушка с каким-то странным удовлетворением. Будто знала мой ответ наперед.
– Честно говоря, я пришел, чтобы расспросить вас об убийстве вашей соседки Анны Чекулаевой три года назад, – решил я раскрыться об истинной цели своего визита. – Вы помните, как все было?
– А чего же мне не помнить, с памятью у меня, слава богу, все в порядке, – услышал я в ответ.