Открыв дверцу, я смотрел, как она приближается к машине, размашисто покачивая мощными бедрами. Мы не виделись два дня, и теперь я заметил в ее рыжевато-коричневых волосах золотистую прядку — последний писк моды. Но на ее голове эта прядка выглядела фальшиво.
Сивилла была тем, что мой папаша обычно называл «крашеной беломазой»: у нее была сливочно-белая кожа и «нормальные волосы» — выражение, которое выводило моего папашу из себя. Пожалуй, Сивилла с легкостью могла бы «сойти за свою» в любой расовой среде. Кожа и черты лица у нее были такого свойства, что, окажись она в Гарлеме, ее бы точно приняли за «цветную», а в манхэттенской толпе она смахивала на испанку, если бы кому-то вообще пришло в голову задуматься об этом. В обществе Сивиллы я всегда ловил на себе такие же многозначительные взгляды, каких я удостаивался, находясь рядом с Кей. Мне кажется, причина, по которой Сивилла все-таки не «сходила за свою», заключалась в ее старомодных представлениях о цвете кожи — вернее, о том престиже, который, по ее разумению, она имела в Гарлеме из-за своей светлой кожи.
Сивилла давно вошла в мою привычку. Мы встречаемся уже около трех лет. Ее родители приехали с карибских островов, и, ребенком оказавшись в Вашингтоне, Сивилла изо всех сил старалась избавиться от характерного акцента, теперь же она прилагала такие же усилия, чтобы вновь его обрести — она говорила на нарочито неправильном английском. Ей было двадцать девять, совсем зеленой девчонкой она вышла замуж за какого-то обалдуя и во время войны работала на авиационном заводе, чтобы ее муж мог закончить медицинский колледж. Когда же расходы на его образование взяло на себя государство, этот подонок развелся с ней и женился на чикагской вдовушке, владелице какой-то недвижимости. Сивилла, как я уже сказал, у меня вошла в привычку, и надо сказать, по большей части она была удобной привычкой. Мы отлично ладили, хотя иногда ее закомплексованность меня просто бесила. Ну, например, я несколько раз чувствовал ее смущение на людях по поводу моей темной кожи, или, скажем, она никогда не появлялась у меня дома, хотя Олли и Рой все про нас знали.
Мы поцеловались. Рот у нее был холодный, и всю ее обволакивал запах дорогих духов.
— Какой приятный сюрприз, Туи!
Я свернул к Вестсайдскому шоссе.
— Просто был в центре по делу. Мне подфартило, милая. Пахнет полутора тысячами…
Пока мы мчались по шоссе вдоль мрачного и неприветливого Гудзона, я рассказал ей, насколько это было возможно, о предложении Кей Роббенс. Потом поделился с ней своим намерением открыть собственное агентство на Манхэттене и брякнул, что надо бы походить в колледж хоть месяц, чтобы разобраться в азах электроники.