Секунда общего изумления. Мадам Мюрзек застывает, опускает глаза, сглатывает слюну и, сложив руки на коленях, говорит со слезами на глазах и раскаяньем в голосе:
– Простите, мсье. Я не должна была говорить «глупо». Я беру это слово обратно. И прошу вас принять мои извинения.
Наступает молчание.
– Но, видите ли, мсье,– продолжает она дрожащим от волнения голосом,– я нахожу, что индус произнёс замечательные слова, когда нам было ниспослано счастье видеть его среди нас.
– Счастье! – восклицает мадам Эдмонд, шлепая себя по ляжке.– Чёрт подери! Мы дорого заплатили за это счастье!
Она бы, наверно, продолжала и дальше в том же духе, если бы Робби не протянул с ласковой грацией свои тонкие пальцы и не закрыл ей ладонью рот.
Блаватский смотрит на Мюрзек.
– Вам не следует извиняться,– говорит он, пряча своё смущение за наигранной или искренней прямотой.– Я и сам, должно быть, немного пересолил. Во всяком случае,– добавляет он поспешно,– я уважаю ваши убеждения.
Мюрзек вынимает из сумочки носовой платок и вытирает глаза, синева которых стала от слёз ещё более яркой.
– Продолжайте…– просит Блаватский.
– Что ж, продолжим,– говорит Мюрзек нежным голосом, но с неколебимым упорством,– видите ли, я абсолютно уверена в том, что я говорю. Когда индус закончил свою речь, он стоял позади мсье Христопулоса. А я была возле двери, и меня пронизывал холод и ледяной ветер. При его последних словах я вышла. Таким образом, он никак не мог пройти раньше меня.
– Допустим,– говорит Блаватский, сверля её глазами из-за очков. Он выдвигает подбородок вперёд и разводит в стороны свои короткие руки.– Допустим, что дважды два не дают в результате четыре! Допустим, что индусы не спустились ни до, ни после вас! И, однако, они оказались снаружи! В конце концов, когда человек притязает на то, чтобы вырвать себя из «колеса времени»,– насмешливый хохоток,– можно пройти и сквозь стену фюзеляжа!
– Но есть и третья возможность,– говорит бортпроводница.
И снова Блаватский жестом отметает её вмешательство.
– Продолжим, мадам Мюрзек. Вы стоите внизу у трапа. Что происходит дальше?
– Я уже вам говорила,– повторяет Мюрзек, вздрагивая и опуская глаза.– Я испытала чувство ужаса.
Новая пауза, и я уже начинаю думать, что Блаватский, помня о всеобщем добром согласии, вновь постарается обойти эту тему. Но, к моему великому удивлению, я ошибаюсь.
– В конце концов,– говорит он с какой-то снисходительной жизнерадостностью, звучащей достаточно фальшиво,– это вполне нормально! Кругом полная тьма, вы дрожите от холода и к тому же понятия не имеете, где вы находитесь!