— Пусть так, — согласилась я. — Нет — и все.
— Как хочешь, — ответила она со злобным смешком. — Скажи лучше, на какой диете ты сидишь?
— Не уходи от ответа. Ты считаешь меня дурой?
— Я этого не сказала, а ты, видимо, представила себя на ее месте. Но все же не стоит винить меня в собственных страхах, — ответила она, поднимаясь, чтобы вслед за Мартой направиться в сауну.
— А вы пойдете в сауну? — осведомилась у меня Ракель.
— Кто вам рассказал об этом убийстве в Морелосе? — спросила я.
— Об этом все говорят, сеньора, но вы правы, все это — наглая ложь.
У Ракель были необычайно живые глаза и тонкие губы; волосы она красила в рыжий цвет. Ее маленькие сильные руки отлично знали свое дело. Говорила она мало; все больше молчала и слушала. Именно поэтому я так удивилась, когда она вмешалась в наш разговор с Андреа.
Я потела в сауне, терзая себя неотвязной мыслью: а если он и в самом деле ее убил?
— Я не хочу умирать, — сказала я Андреа, она лежала напротив, на резиновом коврике, свесив голову с кирпичной лежанки, укрытая клеенкой до самых плеч. В эти минуты мы выглядели настоящими монстрами с квадратными телами, прилизанными волосами и потными лицами.
— А уж сейчас в особенности, когда ты стала такой красоткой, — заметила она.
— Андреа, это не шутка, я не хочу умирать.
— Ты не умрешь, подружка, и ты вовсе не дура, — попыталась успокоить меня Андреа. — Ты знаешь своего мужа лучше, чем любая из нас, и уж конечно, лучше, чем все те сплетницы, которые рассказывают о нем подобные вещи. Но если на самом деле он совсем другой — то почему ты так встревожена? И если даже за измену он тебя не отлупил, то почему ты думаешь, что сделает это по какой-то другой причине?
— Ни по какой не сделает. Он все же не бандит с большой дороги.
— Ты уже убедила меня в этом, дорогая. Теперь я должна убедить в том, в чем ты только что убедила меня? А иначе почему ты без конца ноешь, что не хочешь умирать?
Разговор становился всё более задушевным. Мы придвинулись ближе, чуть ли не касаясь друг друга лбами. Андреа была очень красива. Вот так, без косметики, потея, сознавая собственную глупость и страх, я рассказала ей всё, начиная с лестницы Галереи Изящных искусств и ужина в «Прендес», и до того дня, когда я побывала в его квартире и почувствовала ее своей. Всё: прогулки по рынку, встречи в кафе, дневные походы в кино, вечера на концертах, рассветы, когда я мчалась в постель — в ужасе и эйфории одновременно.
— Что мне делать, Андреа? — спросила я.
— В данную минуту — заняться гимнастикой, — ответила она, целуя меня.