Питкасте заерзал на стуле. Ему стало не по себе. И то сказать, он был серьезен уже целых пять минут подряд, что нисколько не было в характере этого человека, любившего скалить зубы после каждой фразы.
«К чему он клонит? — подумал Реммельгас. — Просто ли хочет оправдать свою лень, разводя всю эту философию, или в нем заговорила проснувшаяся совесть? А может быть, кто-то подослал его сюда из каких-то тайных соображений? Чушь, впрочем! — решил он тут же. — Кому это нужно?»
Так Реммельгас ни до чего и не додумался — загадка осталась загадкой. А все оттого, что он не потрудился поближе познакомиться со своими сотрудниками, с их мыслями, с их настроениями и взглядами. Он расспрашивал их о деревьях, о зверях, о жуках, о бабочках, но только не о них самих, словно людей можно было понять и раскусить с первого взгляда.
Почувствовав раскаяние, Реммельгас принялся осыпать Питкасте вопросами, в надежде, что тот приоткроет свою душу. Но объездчик тотчас насторожился и ощетинился, как еж. Он снова заговорил своим обычным тоном глумливого зубоскала. Вскоре разговор для обоих потерял всякий смысл, и они распрощались холодно, почти враждебно.
Когда Питкасте вышел на улицу, Реммельгас выглянул из-за гардины в окно. Объездчик стоял в грязи посреди дороги и поглядывал то в сторону лесопункта, то в сторону Мяннисалу, где был его дом. Он, казалось, взвешивал, куда идти. Затем, встряхнувшись и застегнув пальто, он направился в Мяннисалу, но не прошел и десяти шагов, как снова в нерешительности остановился. Постоял, подумал, потом яростно махнул рукой, повернулся и размашистым шагом направился в Куллиару.
Он уже скрылся из виду, а лесничий все еще стоял у окна, напряженно вглядываясь в ночное облачное небо — не прояснилось ли. Уже несколько дней лил непрерывный дождь, но, по правде сказать, лесничий думал не о непогоде, а о только что ушедшем госте. Чувствовалось, что за напускной бесшабашностью этот человек прячет свое душевное одиночество. Да-да, это самое одиночество и пригнало его сегодня сюда! Реммельгас не понял этого — потому-то Питкасте и приуныл настолько, что решил отправиться не домой, а в Куллиару, где был еще открыт бар. И все же то, что он зашел сегодня в лесничество, было хорошим признаком: значит, кое у кого тут уже возникло доверие к новичку Реммельгасу, значит, лед в отношении к нему местных жителей начал таять.
Это открытие настолько ободрило Реммельгаса, что, выступая на производственном совещании, состоявшемся несколько дней спустя (для местного лесничества оно было нововведением), он уже без особой тревоги отнесся к недоверчивости, написанной на лицах слушателей. А Нугис, лесник Сурру, так и сверлил его глазами из-под своих лохматых бровей.