— Сталин любит детей. Сокращенно — Сталюд, — объяснила Аня-Октябрина.
Митя добавил:
— Тебя теперь так тут зовут. Тут.
— Что за чушь! Сталин — друг детей. А тут что-то возмутительное творится! — рассердился Шурка.
Его новые приятели и ухом не повели.
Митя сказал:
— Я — Ворс, а она — Нинель, — он кивнул на Зою. — Это Ленин, только задом наперед: ленин — нинел.
— Чего-о-о?
— Ты лучше запомни и откликайся, — тихо заметила маленькая Зоя. — А то хуже будет.
— А ну не болтать! — заорала с другого конца столовой Тумба.
Поварихи в серых халатах и колпаках, обняв большие серые кастрюли, из которых валил пар, принялись ходить вдоль столов, шлепая из половника в тарелки серую жижу.
Шурка получил серую оловянную тарелку и оловянную ложку. В тарелку шмякнулась сероватая каша.
— Жри, враг.
Шурка хотел сказать: не буду. Но увидел у своего носа большой веснушчатый кулак. Погрузил ложку в кашу.
— Спасибо скажи, что кормят тебя, врага.
Рядом со стуком брякнулся на стол стакан с буро-серым чаем.
В горле у Шурки сжалось: проглотить эту безвкусную слизь было невозможно.
— Ты делай, как она говорит. А то хуже будет, — шепотом посоветовала Зоя. — Запей.
Шурка с ужасом ждал, как живот скрутит, его вырвет проглоченной кашей-слизью — на стол, на колени, на пол, — и страшная баба опять будет его бить.
Но ничего такого не случилось. В животе потеплело.
— А где твоя мама? А твоя? Где ваши родители? — шепотом спросил он своих новых друзей.
— У нас нет родителей.
— Так не бывает. У всех есть. Даже у мух.
— Здесь ни у кого нет родителей.
Шурка хотел возразить. Но вдруг почувствовал, что ему уже неинтересно.
И потекли серенькие дни.
После завтрака их отводили в большой зал со стеклянным потолком, откуда лился серый свет. Лошадками стояли швейные машинки.
Машинку Шурка освоил сразу. Нечего там было уметь. Поднял лапку. Вставил два серых квадрата. Прострочил с трех сторон.
Квадраты лежали слева. Направо надо было класть готовые мешки.
Между рядами склоненных над шитьем фигурок прохаживалась Тумба.
— Скажите спасибо, что вас учат полезной профессии, — нудела она.
В руке качалась длинная деревянная линейка. Заметив кривую строчку, Тумба говорила со смаком:
— Вытяни руки.
Взвивалась линейка. Растопыренные пальцы обжигал плоский удар.
Все старались. Старался и Шурка.
Из-под иглы ползла серая мешковина. Машинки тарахтели. Звук отскакивал от голых стен.
В первый день ему казалось, что он не выдержит и часа. У него и на уроках-то начинало чесаться по всему телу от неподвижного сидения за партой. Но тут быстро привык. От трескотни машин, от напряженного вглядывания в прыгающую по строчке иглу голову будто обертывали ватой.