Нантская история (Соловьев) - страница 263

Наступал рассвет нового дня.

EPILOGUS

Нечистый дух изворотлив и многообразен… Мудрого уловляет мудростью, крепкого — крепостью, богатого — богатством, благообразного — красотой, красноречивого — красноречием. О как коварен умысел лукавого и князя мира сего! Он останавливает всех на временном и тленном и заставляет забыть о вечных благах, но никто этого не замечает.

Преподобный Ефрем Сирин

Это и в самом деле было величественное зрелище. Величественное и завораживающее. По крайней мере, за всю свою жизнь мне не приходилось видеть ничего подобного, и теперь я смотрела во все глаза, пытаясь не пропустить ни малейшей детали. Но деталей было так много, что уследить за всеми ними было совершенно невозможно.

Собор Святого Дометиана был внутри не очень велик, но очень величественен. Он был возведен много веков назад и сейчас, с любопытством рассматривая его каменные внутренности, я думала о том, что когда-то, должно быть, под этими сводами могла разместиться добрая четверть горожан. Нет, Собор Святых Петра и Павла, главный собор Нанта, был куда больше, Бальдульф говорил, что для того чтоб пересечь его мраморный зал обычному человеку надо четверть часа. Но здесь было что-то особенное. Как будто спрятанный под темными гранитными плитами компрессор наполнял огромное помещение особенным, свойственным только этому месту, воздухом.

И я была готова поклясться, что дело тут не в мире и елее.

Бальдульф нашел для нас удобное местечко у ближайшего к трансепту нефа[21], позволяющее наблюдать за всем происходящим. Мы были на самом верху и видели почти все. Хор походил на длинную площадку для игры в непонятную мне игру. Пресвитерий, сверкающий металлом и бархатом, выглядел грозно поднявшейся палубой имперского фрегата, и алтарь из-за этого казался невысокой богато украшенной орудийной башней. С возвышения, на котором мы оказались, я видела шевелящееся людское море, состоящее из неисчислимого множества пестрых точек. Здесь я сама себе казалась птицей, поднявшейся в зенит. Отсюда величественность собора поражала воображение. Огромная каменная чаша, хранящая в своих чертах печать особого предназначения. Грандиозное сооружение, созданное руками многих людей, сейчас оно пришло в движение и сам воздух внутри него трепетал, заряженный неизвестными мне энергетическими частицами. Сейчас здесь происходило нечто особенное.

Мне быстро прискучило обозревать фрески, изображающие сцены из Евангелия. Апостол Петр был на них карликом с непропорционально большой головой и острыми ушами, апостол Матфей выглядел усталым пьяницей, а апостол Павел явно страдал желтухой. Я знала, что этим фрескам не одна сотня лет, но сейчас меня больше интересовало то, что происходит внизу.