Мы медленно шли к своему вагончику, и Зотов негромко рассказывал бригадиру и тем, кто работал с ним в одном сарае, как соблазняли нас рыть погреба и как удачно поторговался с хозяевами сараев Ленька. Бригадир устало улыбался, и все улыбались, и только Калугин да Ленька Степанов шли сзади, тихо разговаривали и не принимали участия в общем веселье.
Дождя уже не было, и крыши подсохли, но небо было ровно-серое, тяжелое. Не угадаешь, как оно поведет себя через час. То ли поголубеет, то ли просеется мелким и нудным дождем.
Возле вагончика Китов опустил свою лопату и, пока Зотов открывал замок, сказал нам:
— Завтра, если вёдро, прямо к театру приходите.
Инструмент я привезу. Будем готовиться, Зотов, наконец, снял замок и вошел в вагончик.
Бригадир поднялся за ним по лесенке и, обернувшись к нам, добавил:
— И берегите силы, ребята. Ничего лишнего в эти дни не делайте. Ночью, когда под землей пойдем, перекуров не будет.
Он тоже вошел в вагончик и стал принимать у нас инструмент.
Тоннели наша бригада рыла давно. И лучше любой другой бригады в городе. Собственно; другие бригадиры учились этому делу у Китова. А он умел с фронта.
При мне рыли только два тоннеля. А всего их было за бригадой десятка полтора.
С теми тоннелями, что рыли при мне, было просто.
Их вели под боковыми улицами. И движение по этим улицам перекрывалось, хотя покрытие их мы не трогали.
А теперь предстояло пробить тоннель под центральной улицей. Она широкая, и по ней ходит троллейбус.
В объезд его не пустишь. Поэтому и решено было сделать все за ночь. Пока троллейбусы в парке.
На подготовку нам давали два дня. И мы готовили все добросовестно, до последней мелочи, чтобы в ночь нас ничто не задерживало. Мы даже трубу попросили сварить заранее, чтобы не было сварки под землей.
В пятницу, к двенадцати ночи, выспавшиеся, бодрые, мы уже были на месте, разобрали свои скарпели — короткие ломики с лопатками на конце, надели удобные шахтерские шлемы с фонарями и ждали последнего троллейбуса.
Приехал управляющий трестом, грузный, мрачный, в кожаном пальто. В свете прожекторов его гладко выбритое лицо казалось до синевы бледным, и я почему-то вспомнил, что у него уже был инфаркт и что врачи вообще запретили ему работать на стройке. Обо всем этом немало говорили у нас в те осенние месяцы, когда он лежал в больнице и его замещал главный инженер.
Все думали, что управляющий на работу не вернется.
Но он вернулся и уже по-страшному ругал тех, кто, боясь за его сердце, скрывал от него какие-то неприятности.
— Мое сердце любую правду вынесет, — как-то сказал он на совещании при Китове. — Оно только лжи не выносит.