– Ну, голубушка! – фыркнула Лидия Кондратьевна. – Откуда ж мне знать такие подробности? Кажется, где-то на Петроградской. А что касается имени, то я вам уже говорила, что звали его Степан, фамилия была Толмачев, а вот отчества не помню. Олег Петрович его дядей Степой называл. Знаете, как в детском стишке, – улыбнулась она. – Оттого, наверное, и запомнила.
Варя все же оставила Лидии Кондратьевне на всякий случай свой номер телефона, мало ли чего.
– Скажите, неужели у Олега Петровича не было других родственников, кроме двоюродного племянника в Новосибирске? – спросила Варя на всякий случай, уже стоя на пороге.
– Родители их с Татьяной уже умерли. Брат тоже. У Татьяны какие-то дальние родственники были, но поскольку она умерла раньше Олега, то их никто и не оповещал. Наследниками они по закону не являлись. Хоронило его предприятие, ну и я помогала. А родственники уж потом приехали. Да и то путь не близкий.
Даниил Самарин сидел на работе и озабоченно размышлял о собственных дальнейших планах.
Вчерашний вечер он с полной ответственностью мог назвать провальным. Подобных казусов с ним не случалось класса с девятого. Капризная интеллектуалка Варвара Доронченкова откровенно и необъяснимо скучала в его обществе.
А уж как он соловьем заливался, и глазки у нее, и губки, и улыбка, а уж какой она тонкий знаток искусства! В ответ вежливая улыбка, только и всего. Словно булыжники весь вечер ворочал.
Даниил вздохнул и взглянул в окно. Нет, вы как хотите, а он предпочитает легкомысленных красоток, раскованных хохотушек, и пусть они Ван Гога от Гогена не отличают, ему до лампочки, раздраженно передернул плечами Даниил.
Да, но что делать с Варварой? Может, послать ее куда подальше, и дело с концом? Чего стоил один номер с чисткой ее платья. Да любая на ее месте уже влюбилась бы в него без памяти из одной только благодарности, а эта все воспринимает как должное.
Даниил подобным отношением был задет. Его самолюбию была нанесена глубокая рана. А самомнение было поколеблено. Как бы ему ни хотелось это признавать.
«Мочалка пучеглазая», – выругался он в сердцах.
Подобные выражения проскакивали у него крайне редко, особенно по отношению к женскому полу, а потому свидетельствовали о крайней степени раздражения.
К тому же, говоря откровенно, Варя не имела ничего общего с мочалкой и отнюдь не была пучеглаза. Но так звучало обиднее.
А может, в театр ее сводить на что-нибудь провокационное, что-нибудь столь интеллектуальное, что нормальные граждане и понять не могут? А самому сидеть с умным видом и рассуждать о нестандартности подхода, заранее начитавшись рецензий.