Между тем, мне предстояло пройти еще один этап — «удаление стебля», чем лекарь незамедлительно и занялся. Сначала он опять сунул мне в горло яйцо — хорошо, что я успел набрать в грудь немного воздуху… На этот раз боль была очень резкая — будто и впрямь от ожога раскаленным углем. Сознание мое готово было угаснуть вновь. К свежей ране повторно приложили свиную печень. Я почти ничего не соображал, только беспомощно дергался на столе. Потом лекарю подали таз, где лежали листы бумаги, вымоченные в смеси кунжутного масла с перцем. Из них мне соорудили перевязку — наложили один за другим между ног и перетянули бинтами…
Вздохнув, Ли Ляньин прервал рассказ. Глаза его влажно блестели. Чашка подрагивала в руке.
— Долго ли болела рана? — спросила Орхидея, вложив в голос побольше сочувствия.
Евнух печально продолжил:
— Мне казалось, она не заживет никогда. Три дня я не мог мочиться — врач поставил специальную пробку, вытаскивать которую мне не разрешалось. Все это время меня постоянно водили по комнате, ухватив под руки. Наконец после очередного осмотра лекарь вынул затычку и сунул вместо нее кусок полого тростникового стебля. Увидев, что моча свободно истекает, он поздравил меня и отца с успешным исходом. Потом мы уже узнали, что из пяти мальчиков после подобных операций двое или трое умирают, не силах справить нужду. А из выживших только одному удается сдерживаться при позывах, как обычному человеку. Госпожа, должно быть, замечала этот характерный запах, что исходит от многих из нашего сословия. Они вынуждены носить в штанах специальные прокладки из сложенной в несколько слоев хлопчатой ткани.
Орхидея кивнула и спросила напрямик:
— Вы тоже в числе этих несчастных?
Евнух испуганно потряс головой и помахал ладонью:
— Что вы, госпожа! Почтенный Ань Дэхай терпеть не может подчиненных с таким недостатком и ни за что бы не приблизил меня ни к себе, ни к вам.
— А сам он? — полюбопытствовала наложница.
Подавшись в сторону госпожи, Ли Ляньин доверительно сообщил тихим голосом:
— Точно никому не известно — но ходят слухи, что главный евнух лишен лишь потайного мешочка, а стебельему был оставлен. Если это верно, трудностей никаких нет.
Какое-то время они сидели молча, думая каждый о своем.
— Поднимитесь! — неожиданно приказала Орхидея.
Ли Ляньин вздрогнул. Еще не до конца очнувшись от воспоминаний, он затуманено посмотрел на хозяйку.
— Встаньте! — повторила та, для убедительности поведя кистью руки. — Ну же!
Длинные серебряные колпачки на ногтях тускло блеснули, словно несколько проворных рыбок.