Поставив чашку, слуга с легкой тревогой в лице подчинился.
— Я хочу посмотреть, — сказала Орхидея, испытующе глядя евнуху в глаза. — Покажите мне.
Ли Ляньин ошарашенно замер.
— Вы разве не слышали? — повторила императорская наложница, придав голосу строгое звучание.
Евнух опустил голову.
«Исполняй любые ее прихоти…» — вспомнились ему слова Ань Дэхая. В какую игру тот решил сыграть, что замышляет? Отчего разноглазая маньчжурка, которую поселили на задворки Запретного города, приковала к себе внимание главного евнуха?
— Я жду! — напомнила Орхидея.
Пока Ли Ляньин пребывал в смятении, наложница успела забраться с ногами на кровать и удобно устроиться на боку, опираясь на локоть.
— Ань Дэхай поставил перед вами важную задачу… — неотрывно глядя на евнуха, сказала Орхидея.
Ли Ляньин вздрогнул — так отчетливо ему представилось, что следующими ее словами будут «вынюхивать и выслеживать за мной, как собака за диким зверем». Но наложница произнесла другое:
— …обучить девушек правилам любовных игр. Но одними картинками всю эту премудрость не понять — как нельзя насытиться, лишь прочитав названия блюд. Не забывайте, что я никогда не видела мужского тела и не могу позволить себе испугаться или оплошать, когда такой случай представится.
— Я не мужчина, — тихо напомнил Ли Ляньин.
Орхидея кивнула:
— Именно! Неужели вы могли вообразить, что я, предназначенная Сыну Неба, позволю себе хоть какие-то вольности с другим мужчиной?!
В голосе наложницы зазвенели металлические нотки, и евнух поспешно замотал головой:
— Что вы, моя госпожа! Даже в мыслях не было!..
Ли Ляньин принялся торопливо разоблачаться. Пальцы его неловко цеплялись за маленькие пуговки халата. Орхидея, безукоризненно разыгравшая сценку «госпожа сердита», наблюдала за суетливыми движениями слуги.
Наконец евнух замер возле вороха скинутой одежды, низко склонив голову и прикрыв пах.
— Уберите руки, — приказным тоном распорядилась наложница, усаживаясь на кровати. — И подойдите ближе.
Слуга повиновался. Глаза Орхидеи впились в треугольный рубец внизу его живота.
Она протянула руку и осторожно дотронулась до шрама, затем провела пальцами по ноге евнуха. Словно прислушиваясь к ощущениям, погладила его бедра.
Замерев и, казалось, не дыша, Ли Ляньин испуганно смотрел на девушку, так беззастенчиво делавшую неслыханные вещи, которые попирали столетиями заведенный порядок.
Но молодой евнух понимал, что не расскажет о случившемся никому. Верность и преданность госпоже, единственной, кто отнесся к нему по-человечески и проявил сочувствие, стали для юноши важнее приказов.